– Мой поклон вам, хакеры! – поприветствовал коллег Макинтош.
Все разом обернулись и уставились на него и на тех, кого он привел. Мгновение тишины закончилось значительным ором. Причем кричали все и одновременно. А главная претензия звучала так:
– Какого горелого проца ты, Макинтош, сюда загрузил эту вирусню?!
Жуков ничего не понял, но интуитивно сообразил, что ему и его спутникам не рады.
Нарвавшись на такую бурную реакцию, Макинтош застыл с открытым ртом. Иван понял, что от работяги нынче толку не будет. А раз так, растолковать, что да как, придется самому. Терять все равно ведь нечего.
Он шагнул вперед, загородив собой Макинтоша, и, задрав подбородок, сообщил:
– Я сын бывшего министра Жукова, и я…
На этом его выступление закончилось, ибо ответный гам заглушил даже голос отца в голове. Вскочив с насиженных мест, хакеры бросились к незваным гостям.
Жуков, конечно, оказал сопротивление, но после полученного в камере удара в челюсть, перед глазами все еще немного плыло. Его повалили. Остальных, включая Макинтоша, тоже. По сему поводу тот пообещал вырвать Маршалу не только печень, но и сердце. Лали зарыдала пуще прежнего – наверное, с ней обошлись чрезмерно грубо.
Вновь за короткий промежуток времени возлечь перед врагами – это уже слишком.
– Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно! Вечно! – Иван сам удивился, выкрикнув все это.
Забытая уже почти фраза всплыла в памяти, заставила его рот раскрыться и выдать то, что прозвучало. Это не он сказал, но мертвый отец использовал тело сына.
Наверное, эти слова что-то означали для Владлена Жукова, в них, быть может, таился скрытый смысл. Вот только ни Ивану, ни хакерам, его пленившим, тот смысл доступен не был.
– Чего там орет этот ламерок?!
– Да бог его знает, надо стереть его, да и все. А остальных – на кресты.
Когда Жукова поставили на колени, искаженное от ярости лицо Костыля оказалось так близко, что ощущалось несвежее дыхание:
– Что-то мне шашлычка захотелось. Особого. Ты будешь моим мангалом. Я разрежу тебе живот, засыплю туда угли, а потом…
Иван рассмеялся ему в лицо. Костыль отпрянул, выхватил заточку, замахнулся и…
– Отпустить всех, – послышался сзади знакомый голос. – Стоит оставить вас на минутку, братья честные хакеры, так сразу набедокурите.
Костыль замер, всем своим видом выражая растерянность, недоумение и несогласие с приказом.
– Барс, ты чего?! Это ж тот самый ламерок! Это он моего братишку удалил!
К счастью, не он тут был главным, а главный на стенания Костыля даже не соизволил ответить.
Жукова больше не держали. Покачиваясь, он встал и обернулся, уже зная, кого увидит.
Того самого Барса, которого велел найти отец.
Неофициального хозяина Хортицкого лагеря, расспросы о котором едва не стали фатальными для Ивана.
Старика, с которым вместе он стоял у конвейера.
– Добрый вечер, Илья Степанович, а я все высматривал вас в толпе. Так вы и есть тот самый Барс, да?
Приветствие и вопрос старик проигнорировал:
– Я услышал то, что должен был. Ты сказал. Теперь иди за мной.
– Но мои…
– Их не тронут, – пообещал Илья Степанович.
Или стоит называть его Барсом даже в мыслях? Тяжело вот так сразу переключиться.
– Я скоро вернусь, все будет в порядке. – Иван поцеловал Лали и поспешил за стариком, который, опираясь на трость, ковылял к выходу с крыши.
По гулкой стальной лестнице они спустились на уровень ниже, там вдоль ряда закрытых дверей проследовали по террасе, нависающей над стеллажами. К одной из дверей Барс приложил ладонь, поверхность под ней покраснела, потом стала зеленой, дверь мягко подалась.
– Входи, – пригласил старик.
Они оказались в предбаннике, который разительно отличался чистотой от всех помещений, которые Жуков видел в лагере. Стерильно все, ни пылинки.
– Раздевайся, – велел Барс и сам принялся стягивать с себя робу.
Переоделись они в свежее нижнее белье, полупрозрачные халаты и брюки из антистатического нетканого полиэтилена на кнопках. На головы нацепили белые шапочки. На ноги – бахилы со специальной термоподошвой. На лица – респираторы, на руки – перчатки.
– За мной.
Следующее помещение, отсеченное от предбанника пластиковой дверью с резиновыми уплотнителями, было похоже на лабораторию, как себе представлял ее Жуков. Опять все стерильно, будто не в трудовом лагере, а где-нибудь в центре Москвы. Много приборов с инвентарными номерами, выжженными лазером. Микроскопы, пинцеты, инструменты, названия и назначение которых Ивану неизвестны. Белый цвет превалировал. Даже кресло на колесиках, в которое опустился старик, было чуть ли не накрахмаленным и протертым спиртом.
Приглашения присесть Жуков не услышал, да и не на что было, поэтому так и торчал вертикально посреди лаборатории.
Барс сверлил его взглядом, молчание затягивалось.
– Хорошо здесь, уютно… – начал первым Иван. – А это что такое?..
– Ты знаешь пароль, – оборвал его старик.
Иван пожал плечами. Похоже, фраза про сапог и лицо спасла ему жизнь, из-за нее он здесь очутился.
– Пароль?
– Раз знал его, должен знать, почему ты здесь и что тебе нужно.
Иван лишь покачал головой. Он понятия не имел, зачем отец отправил его на далекий остров к этому хитрому старику по прозвищу Барс. А еще ему не нравилось, как старик на него смотрит. Жуков вдруг понял, что рискует покинуть лабораторию вперед ногами. Это не взгляд – это перекрестье прицела, красная точка на лбу. Старик мысленно уже отправил министерского сынка на тот свет, а теперь просто прикидывает, как избавиться от тела – расчленить и выбросить или же расчленить и растворить в кислоте. Урод-горбун весом в двести кило – грудничок в сравнении с этим престарелым калекой.
Иван непроизвольно оглянулся по сторонам – может, есть запасной выход или хотя бы скальпель лежит на видном месте? В каждой лаборатории обязательно должен быть скальпель, чтобы его можно было схватить в подходящий момент. Взгляд случайно упал на полку на стене. Точнее, на некий предмет, чуть больше пачки от сигарет, только не картонный и не из тонкого пластика, а керамический, что ли, матовый, оливкового цвета с черными выпуклыми вкраплениями и серебристой лепестковой диафрагмой в центре, как в фотоаппарате.
И тут на него накатило. В голове что-то громко щелкнуло. Перед глазами вспыхнул фейерверк. Жуков рухнул на колени, уперся дрожащими руками в пол. Его едва не вывернуло. Голова болела так, будто в нее принялись пихать все что только можно, лишь бы заполнить по максимуму, и череп уже начал ломаться, и виски растрескались, и вот-вот оторвет затылок…