Проводил! Аж до следующей двери! И, вместо того, чтобы пропустить ме ня вперед, вломился в комнату первым:
— Баронесса Мэйнария д’Атерн, ашер’о [57] ! Силы вашим десницам и остроты вашим взорам!
Шагнув следом, я растерянно замерла на пороге — кроме Крома в комнате оказались король Неддар и еще трое хейсаров чуть постарше Унгара.
Увидев меня, хейсары выхватили свои Клыки, вскинули их над головой и тоже «почтили» меня троекратным рыком.
Кром угрюмо уставился в пол.
А Латирдан, одетый как простолюдин и не имеющий возможности «помахать» клинком, поздоровался как вейнарец:
— Доброго дня, леди Мэйнария!
— Доброго дня, ваше величество! — склонив голову, ответила я.
— Смотрю, вы уже готовы?
Я обреченно вздохнула:
— Наверное, да…
— Что ж, тогда позвольте мне познакомить вас с в ашими женихами…
Пятый день второй десятины первого травника.
…На площадь перед Северными воротами мы вылетели с первым ударом сигнального колокола. И, не снижая скорости, помчались к закрывающимся створкам. Увидев наш отряд, стражник, как раз пытавшийся взвалить на плечо деревянные козлы, с помощью которых мытари разделяли въезжающие и выезжающие потоки, развернул их поперек дороги, грозно взмахнул алебардой и… был послан к Двуликому выскочившим из кордегардии десятником.
Унгар по прозвищу Ночная Тишь, мчавшийся первым, свесился с седла и, красуясь перед Мэйнарией, могучим ударом ладони отправил препятствие в полет к крепостной стене. Стена выдержала. Козлы и стражник — нет: первые развалились на части, а второй в сердцах плюнул себе под ноги и раздраженно шарахнул древком алебарды по правой створке ворот.
Среагировав на звук удара, десятник погрозил ему кулаком и, дождавшись, пока мимо него проедет последний из воинов нашего хвоста [58] , зычно заорал:
— А — а-аппускай!!!
Где‑то в надвратной башне заскрипели ворота, и по захабу вдогонку за нами метнулось скрипучее эхо…
…Как только дорога втянулась под сень Роммского [59] леса, хейсары лба [60] , ехавшие первыми, бросили поводья заводных лошадей Унгару и унеслись вперед, хвост — приотстал, а Намор Медвежья Лапа, придержав коня, гордо посмотрел на Мэйнарию:
— Герса [61] опущена. Ворота — закрыты. Значит, до рассвета…
— …выбраться из города можно будет только через стену или с помощью Серых… — хохотнул Итлар Сокол.
Баронесса Этерия Кейвази прыснула. Вага — нахмурился. А Мэй задумчиво посмотрела на обоих женихов и на всякий случай подъехала поближе ко мне.
Воинов перекосило: видимо, они рассчитывали, что баронесса д’Атерн будет искать защиту у кого‑то из них. Впрочем, молчали они недолго — буквально через пару минут Даратар Полуночник вспомнил о своей цели и, поравнявшись с леди Мэйнарией, восхищенно посмотрел на нее:
— Да будет вечно полным кубок [62] в деснице твоего отца, о э’но’ситэ, ибо воистину велик муж, вдохнувший жизнь в столь совершенное тело!
Баронесса удивленно повернулась к нему, и воин, решивший, что ее удивление — признак радости, демонстративно зажмурился, делая вид, что ослеплен ее красотой:
— Твое лицо — благословенный лик лиственного [63] солнца, пробуждающего природу от зимней спячки. Твоя улыбка — утренняя заря, отгоняющая ночную тьму. Твои уста — врата в пиршественный зал Снежного Барса, а дыхание — дуновение полуденника [64] , дарующее долгожданное тепло исстрадавшимся от хладного нрава снежня [65] …
— Твои волосы — буйное пламя лесного пожара… — подхватил Ночная Тишь. — Твои глаза — два ключа с холодной как лед водой, а…
— …ваши слова, ашер’о — целебный бальзам на мою истерзанную душу… — в унисон ему подхватила леди Мэйнария. — Однако, как говорил Агир из Мельена [66] , «муж — это не тот, кто говорит, а тот, кто делает!»
Унгар ошалело посмотрел на Полуночника, задумчиво подергал себя за кончик носа и радостно воскликнул:
— Намор Медвежья Лапа — истинный сын Бастарза: во время штурма Карса он первым ворвался в боевой ход, прошел сквозь алатцев, как Последний Вздох [67] сквозь трухлявый пень, потом спрыгнул на площадь перед Северными воротами и зарубил полтора десятка защитников!
— Унгар Ночная Тишь — воин, каких поискать! — подхватил «истинный сын Бастарза». — Он взобрался на стену Карса третьим, вместе с Неддаром Вейнарским Львом захватил надвратную башню, потом спустился на площадь и зарубил два десятка воинов!
— Итлар Сокол — краеугольный камень рода Максудов! — взвыл Полуночник. — Он первым ворвался в открытые ворота, сбросил с коня и обезглавил алатского сотника, а потом…
— …выбежал на площадь и зарубил всех, на кого упал его взгляд! — фыркнула баронесса. Потом полюбовалась на вытянувшиеся лица своих женихов и примирительно улыбнулась: — Ашер’о, я приятно удивлена тем, что вы умеете ценить чужую доблесть, и нисколько не сомневаюсь в том, что ка ждый из вас — достойнейший представитель своего рода. Однако если вы действительно хотите найти путь к моему сердцу, то попробуйте не только слушать, но и слышать!
Воины растерянно переглянулись.
— Я ценю не слова, а дела! — рявкнула Мэй. — Причем не те, о которых мне рассказывают, а те, которые вижу!
…Выволочка — или добрый совет? — подействовала очень неплохо: все время, пока мы добирались до постоялого двора, хейсары молчали — усиленно вглядывались в переплетение ветвей, вслушивались в щебет птиц и принюхивались к запахам, которые доносил до нас легкий ветерок. Увы, к их разочарованию, возможности проявить свое мужество им так и не представилось — на нас не напали ни лесовики, ни волки, ни самый завалящий хорек.