«…По рассказам подружек, после этих самых утех мужчины ощущают усталость и засыпают. Он тренировался весь день, значит, должен был устать вдвойне. Значит, был не у Ратки… А где? Может… может, он ходил с кем‑нибудь о чем‑нибудь поговорить?»
Особенного выбора, с кем общаться, у Крома не было, поэтому я, ревниво посмотрев на леди Этерию, попыталась сообразить, были ли с ней ее тэнгэ, когда нас разбудили.
Перед глазами сразу же возник коридор, по которому метались вооруженные до зубов Аттарки, наш’ги в руке Унгара, за мгновение до этого пытавшегося вынести мою дверь, а потом — его же встревоженное лицо:
— Ты в порядке, ашиара?
— Что‑то случилось? — кутаясь в одеяло, испуганно спросила я.
— Яатс… э — э-э, бой, по — вашему… Убили Дайна Седую Прядь, ранили твоего майягарда и похитили жену Ваги…
— Крома… что? Ранили?! — услышав только слово «майягард», переспросила я и укусила себя за палец, чтобы проснуться.
— Да… Серьезно… Очень… — буркнул Ночная Тишь. — Нападающих было больше десяти, а он — один…
Последнюю фразу я уже не слышала — трясла его за ворот араллуха и требовала сказать, где Кром сейчас.
Сказал, что «моего илгиза» отнесли в комнату Ваги. И что сразу же послали за самой лучшей «дари» Шаргайла.
Кто такая эта «дари», я догадалась уже потом. Когда неслась к лестнице, расталкивая воинов, женщин и детей, а он бежал вслед за мной и пытался успокоить:
— Она его вылечит! Точно!! Вот увидишь!!!
Хм… Если мне не изменяла память, то леди Этерию, попавшуюся мне на пути, дернула на себя одна из ее «теней», Соттэ. Ибо других рыжеволосых девушек у Аттарков не было.
Выглядела баронесса сонной. Была, как и я, завернута в одеяло. И — точно! — простоволосой [190] . Значит, из комнаты не выходила!!!
«Может, он все‑таки ходил по нужде, а потом вернулся, чтобы продолжить тренировку?»
В этот момент Кром еле слышно застонал, прошептал мое имя и попытался вскинуть правую, раненную в плечо, руку.
Я заулыбалась — он звал не Ратку, не Ларку, а меня! — нежно дотронулась до его ладони и дико перепугалась: почувствовав мое прикосновение, он что‑то бессвязно пробормотал, изменился в лице, сжал кулак и дернулся так, как будто пытался кого‑то ударить.
Поняв, что там, в бреду, он видит не меня, а бой и что от таких резких движений у него могут открыться раны, я прижала его к кровати. Потом поняла, что одна его не удержу, и зашипела на о чем‑то задумавшуюся баронессу:
— Ну же! Позови кого‑нибудь!! Быстрее!!!
Леди Этерия тут же вылетела в коридор, а через мгновение вернулась с одной из двух женщин, сопровождавших дари Иттиру.
Кинув взгляд на Крома, та пробормотала: «Бредит!» — подбежала к кровати и прижала к ней его ноги.
— Кром, успокойся, пожалуйста! Все закончилось! Я — с тобой! Все хорошо… — почти касаясь губами его уха, зашептала я. — Ты — ранен, и тебе нельзя резко двигаться…
Не знаю, услышал он или нет, но буквально через минуту он дернулся в последний раз и обмяк.
— Эй, илгиара! Подай во — о-он ту кружку и ложку! Ну, что сидишь?! Давай, живее!!! — рявкнула хейсарка и, практически вырвав из руки подскочившей к ней Этерии Кейвази сосуд, попробовала разжать Крому зубы.
— Стой!!! — взвыла я. — А ему пить можно?
Помощница дари посмотрела на меня круглыми от удивления глазами, потом усмехнулась и влила в Крома несколько ложек жидкости, пахнущей илицей [191] и спиртом:
— Можно! Иначе я бы ему ее не давала…
Я облегченно перевела дух:
— Значит, раны в живот не очень серьезные?
Хейсарка ответила не сразу — сначала послушала биение жил, потом сорвала с Крома покрывало, осмотрела повязки, убедилась, что ничего не закровило, а потом устало села на табурет:
— Твой майягард — великий воин: он бился с десятком противников на тесном оу’ро и как‑то умудрился не пропустить ни одного удара в койе’ри! У него сломан нос, пробито плечо и изрезано предплечье… Пяток царапин на груди… Две дырки в животе и одна — в правом бедре… И если бы не такая большая потеря крови, то мы бы за него не боялись…
— Он — Мастер Посоха и Чекана! — гордо сказала Этерия Кейвази. — И воин, каких поискать…
— Найти — нашли… — грустно пошутила помощница лекарки, потом снова накрыла Крома покрывалом и продолжила: — Теперь главное — не потерять…
Потом вытерла губы тыльной стороной ладони и добавила:
— Как я уже сказала, крови он потерял слишком много, поэтому теперь все в руках Бастарза…
«Услышь меня, Барс! — закрыв глаза, истово взмолилась я. — Не дай ему умереть, и я принесу тебе в жертву двадцать баранов!!!»
Бог — Воин, кажется, услышал: Кром едва заметно улыбнулся, шевельнул пальцами правой руки и, не приходя в сознание, еще раз произнес мое имя:
— Мэ — э-эй…
Седьмой день четвертой десятины первого травника.
… —Смотри внимательно… — говорит глава Меллорского [192] братства Пепла, снимает с пояса кошель, вытряхивает его содержимое на ладонь и принимается складывать монеты друг на друга.
Складывает. Подравнивает получившийся столбик, а потом берет его тремя пальцами и ставит передо мной:
— Здесь десять золотых. Уходи…
Окидываю взглядом новенькие, сияющие желтки и вдруг понимаю, что точно знаю слова, которые он скажет мне через мгновение:
«Того, что ты ищешь, тут больше нет… И не будет, пока ты в городе…»
Ошибаюсь — Серый тянется к правому мизинцу и начинает нервно теребить перстень, а потом произносит совсем другую фразу:
— Уходи… Один… Прямо сейчас…
Пытаюсь понять, почему он подчеркнул интонацией слово «один» и почему так торопится. Хмурюсь. Задумчиво скребу шрам на щеке. Потом зачем‑то дотрагиваюсь до верхней монеты и тут же отдергиваю палец — она холодная как лед!
В глазах главы братства Пепла появляется злость:
— Бери и уходи! Ну же!
— Н — нет, не возьму… И не уйду… — неожиданно для себя самого рявкаю я и скрещиваю руки на груди.
Серый грязно поминает Двуликого. Потом резко переворачивает перстень камнем вверх и… подергивается рябью, как гладь озера при внезапном порыве ветра.