— Все, я готова!
Видимо, она действительно чувствовала мои эмоции, так как, не успев заглянуть в мои глаза, ответила на незаданный вопрос:
— Я не воин и не смогу тебя защитить даже от мальчишки с крестьянским цепом. Ты, хоть и ранен, ввяжешься в бой при малейшей угрозе моей жизни. Значит, лучшее, что я могу сделать, — это беспрекословно выполнять твои приказы!
— Ты — чудо, Огонек! — благодарно выдохнул я. И, прочитав в ее глазах невысказанную просьбу, улыбнулся. Стараясь, чтобы улыбка получилась как можно более уверенной: — Я буду осторожен. Обещаю…
…Рисковать я действительно не собирался — сначала отрезал от ножки табурета небольшой клин и примерил его к щели под дверью. Потом бесшумно отодвинул засов, прислонил его к стене так, чтобы можно было нащупать, не глядя, приоткрыл створку на половину пальца и внимательно оглядел видимую мне часть коридора и лестничную площадку. А когда убедился, что на этаже нет ни одной живой души, рывком открыл дверь и ударом ноги вбил под створку тот самый клин.
Предосторожность оказалась излишней — бить меня дверью по плечу было некому. Мешать вернуться в комнату — тоже. Поэтому я чуть — чуть успокоился и прислушался к звукам, доносящимся с нижних этажей.
Поднявшееся было настроение тут же упало — то ли на четвертом, то ли на третьем что‑то громыхнуло, потом дважды звякнула сталь и наступила мертвая тишина.
«На нападение не похоже…» — хмуро подумал я, потом вспомнил, насколько тихо действовали похитители Аютэ, и, попросив Мэй не выходить в коридор без моего приказа, поковылял к площадке. Пытаясь представить, каким образом я, леворукий [232] , буду защищать этаж от возможного нападения снизу.
Добрался. Оценил ширину прохода, нашел положение, из которого было более — менее удобно наносить акцентированные удары, и пар у раз взмахнул чеканом, чтобы понять, какие движения лучше не делать. Отмашка не вызвала никаких неприятных ощущений. Молот, Вбивающий Кол, — тоже, а вот после Града я в полной мере ощутил и живот, и плечо и пришел к выводу, что драться придется под Благословением Двуликого.
Эта мысль не порадовала. Совсем: в том состоянии, в котором я пребывал, работа под Благословением могла выжечь меня дотла в считанные минуты.
«Ничего… — подумал я, последний раз взмахнув чеканом и закрываясь от удара Отведением Ветви. — Зато за эти минуты сюда не поднимется ни один человек…»
В этот момент в дальнем конце коридора скрипнула дверь, и я, увидев пустые руки выходящего из комнаты аннара, повесил чекан на пояс.
Заметив меня в коридоре, да еще и вооруженным, мрачный, как грозовая туча, Тарваз Каменная Длань раздраженно дернул себя за ус и… уважительно склонил голову:
— Прими мои извинения, ашер! Я должен был догадаться, что ты не поймешь, о чем говорит колокол…
— А что, он может говорить не только о бое? — удивился я.
Тарваз скрипнул зубами и медленно сжал кулаки:
— Нет. Сегодня он говорит о потере, которую понес наш род…
— Что случилось? — выглянув из нашей комнаты, встревоженно спросила Мэй.
— Неддар нашел Аютэ…
«Когда это? Он же приехал всего несколько часов назад!» — мысленно удивился я. А спросил, естественно, совсем не это:
— Ее… убили?
— Ушла… Сама… Не захотев стать уа’ри’айр [233] … — отрывисто бросил Каменная Длань. Потом сообразил, что мы не хейсары, и объяснил ненамного понятнее: — Аютэ — Аттарк! Она заплела в лахти черную ленту задолго до того, как по лучила имя. А в день, когда Вага прошел Испытание Духа, сбежала из сарти, явилась к нам и спела ему свою Песнь, стоя перед воротами [234] …
— Любила, значит… По — настоящему… — еле слышно выдохнула Мэй.
Аннар ее не услышал:
— Разве она могла отдать себя другому?!
— А что с теми, кто ее похитил? — спросил я.
Глаза Тарваза заполыхали мрачным огнем:
— Проклинают миг своего рождения…
…Следующие несколько часов в сарти было тихо, как в склепе: с тренировочной площадки, расположенной прямо под моим окном — бойницей, не доносилось ни лязга стали, ни резких выдохов тренирующихся воинов, из кузницы не было слышно перестука молотов, а с заднего двора — визга забиваемой на завтрак скотины. Мэй, ходившая на кухню за свежим бульоном, вернулась далеко не сразу и донельзя удивленная — на пути туда и обратно она не встретила ни одной живой души.
Конечно же, настроение хозяев передалось и нам — мы в основном молчали. Лишь изредка перебрасываясь ничего не значащими словами. И прислушивались к тишине.
К началу часа горлицы, когда я допил остатки отвара змеелиста, Мэй обнаружила, что приготовить свежий не из чего. И умчалась к Сите.
Я, порядком уставший от постоянного лежания, решил немного походить и, встав с кровати, принялся слоняться от двери к окну — бойнице и обратно.
Круга после десятого просто ходить стало скучно и я принялся разминать шею, левую руку и икры — не сильно, а так, чтобы почувствовать ток крови.
Почувствовал. Довольно быстро — минут через пять такой разминки вернулась слабость, а в глазах заплясали темные пятна. Сообразив, что перестарался, я решил вернуться в кровать, но услышал тихий стук в дверь, а за ним — и голос баронессы Кейвази:
— Кром, это я, Этерия! К тебе можно?
До двери было два шага. До кровати — четыре. Поэтому я, подумав, решил изобразить из себя гостеприимного хозяина.
Изобразил: баронесса, не ожидавшая застать меня на ногах, сначала растерянно захлопала ресницами, а потом возмущенно взвыла:
— Ты зачем встал?! Ложись сейчас же, а то я пожалуюсь Мэйнарии!
Я сделал вид, что испугался:
— Уже бегу!
Шутку не оценили — недолго думая, леди Этерия вцепилась в мой левый локоть и осторожно, но настойчиво развернула лицом к кровати:
— Пошли… Только медленно: тебе нельзя резко двигаться!
Дошел. Лег. Накрылся одеялом. И был вынужден тут же его откинуть, так как леди Этерия решила осмотреть мои раны.
Осмотрела. Запястье и плечо. Догадалась, что они недавно кровили. И устроила мне такой разнос, что я почувствовал себя несмышленым ребенком. Впрочем, приступ «материнской заботы» закончился довольно быстро — смазав раны лечебной мазью и наложив повязки, она села, сложила руки на коленях, огляделась по сторонам, наткнулась взглядом на ночную рубашку Мэй, лежащую на сундуке с моими вещами, и помрачнела: