Агент сыскной полиции | Страница: 18

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Когда как, — пожал плечами Алексей, — но только под хорошую закуску.

Тартищев усмехнулся.

— Под хорошую закуску ее и дурак осилит, а вот когда через «не хочу» приходится… — Он махнул рукой, но не пояснил, когда ж ему случается пить водку против своего желания, просто перевел разговор в другое русло:

— Ты вот сегодня на меня зверем посмотрел, когда я кошелек от Василисы принял. Скажи, подумал ведь, что взятками промышляю?

Алексей молча кивнул.

— И по правде, так она и называется. Взятка, она и есть взятка! — Он тяжело вздохнул и развел руками. — Только как посмотреть на это, Алеша! Деньги эти поганые, конечно, на людской беде замешанные, но только Тартищев никогда их для собственной выгоды не брал и пользы от этого не имел. И эти, Василискины, тоже не от хорошей жизни в карман положил. — Он пододвинул себе графин с водкой и наполнил две рюмки. Одну подал Алексею. — Был у меня, Алеша, хороший друг, сыщик от бога и смелости необыкновенной человек. Но в январе во время облавы на Хлудовке пырнул его ножом один беглый с каторги, и не стало Павлуши Рыдванова, с которым мы двадцать лет как один день… — Он на мгновение прикрыл глаза ладонью, потом резко отнял ее и со злостью в голосе продолжил:

— Остались у него, Алеша, жена да пятеро детишек. Мал мала меньше. Пенсия с гулькин нос, попробуй проживи, прокормись хотя бы… Вот и доим помаленьку всю эту погань отвратную, с которыми Павлуша воевал, чтобы хоть как-то помочь его детишкам.

А ведь есть еще Антон Бесчастный, и Захар Гусенок, и Гриша Олейников… В богадельню их отправить за то, что они здоровья на службе лишились, мне совесть не позволяет, вот и кручусь, ловчу, как могу. Порой и прикрою какую паскуду, чтобы потом с нее взять побольше! — Тартищев выругался и прикрикнул на Алексея:

— Давай пей! — И поднял стопку. — Выпьем, Алеша, за нашу службу, сволочней которой на свете не бывает, но поверь мне, старому сусло Тартищеву, если заболеешь сыском, то до конца дней своих не излечишься! — Он залпом выпил водку и закусил ломтиком осетрины, желтой от пропитавшего ее жира. — Пей, коли решил к нам податься…

— Вы что ж, берете меня к себе?

— Или я непонятно объясняю? — удивился в свою очередь Тартищев. Он вытер рот салфеткой и откинулся спиной на кресло. — Только вот в чем закавыка, Алеша. Беру пока тебя на испытание. Свободных мест сейчас в отделении нет, поэтому казенного жалованья платить не смогу, только если из своего кармана. А у меня он, сам понимаешь, не слишком велик.

— У меня есть собственные средства, — быстро ответил Алексей, — от отца небольшое наследство осталось и доходы кое-какие от имения…

— Имения? — поднял в удивлении густые, словно сажей намазанные брови Тартищев. — Ты, выходит, землевладелец? Что ж тебя в наши края занесло?

— Имение так себе, в Смоленской губернии, — ответил Алексей уклончиво. — Одно название что имение, но я не привык сорить деньгами, поэтому на жизнь хватает.

— Весьма разумно рассуждаешь, — одобрительно посмотрел на него Тартищев и усмехнулся, — что ж, вопрос о твоем жалованье тоже можно считать решенным. Честно сказать, я испытал некоторое облегчение. — Он подмигнул Алексею. — Дочка на выданье требует определенных затрат, хотя она особа у меня тоже вполне независимая. Деньги у нее свои, от маменьки достались по наследству.

— Федор Михайлович, — Алексей поднялся на ноги, — вы должны выслушать меня прежде, чем принять окончательное решение. Дело в том, что я не случайно оказался в Североеланске…

— Раз нужно, выслушаю. — Тартищев окинул его внимательным взглядом. — Рассказывай…


— Ну что ж, — произнес он через некоторое время, — исповедаться ты исповедовался, грехи твои, смею судить, не по злой воле, а от глупости, от молодого куража произошли, но отпустить их, как батюшка, пока не могу. Придется самому искупать их верной службой во благо Отечеству и государю императору.

И учти, на наше жалованье палат каменных себе не выстроишь, благодарностей и наград особых не дождешься, они нам в последнюю очередь положены, зато на пулю или нож первыми идем, тут уж без всяких скидок. Смотри, — он кивнул на большие настенные часы, — почитай уже три часа, а мы с тобой еще и не ложились. Не зря Лизка сердится. Я ведь дома скорее гостем бываю, чем хозяином… Э-хе-хе! — Он сокрушенно вздохнул. — Ладно, с твоим начальством я уже договорился. С утра можешь заступать на службу. Будешь пока при мне и при Вавилове. Он из того «сусла», что все ходы и выходы знает. Иван тебе хорошую науку преподаст, конечно, если покажешься ему. Он у нас с норовом, если невзлюбит кого, то будь хоть семи пядей во лбу, ничего ему не докажешь… — Тартищев со вкусом потянулся и кивнул Алексею на дверь:

— Ступай уж отдыхать. С непривычки небось все кости ломит? Никита твои вещи во флигель отнесет. Там тебе хорошо будет, спокойно. И от Лизки подальше. Девка она у меня хоть и смирная, — он подмигнул Алексею, — иногда… Но предупреждаю, не смей перед ней заискивать, тогда вообще сладу не будет! Она из тебя веревки станет вить, если на поводу у нее пойдешь!

Алексей усмехнулся.

— Постараюсь не докучать вашей дочери вниманием.

— То-то же! — улыбнулся Тартищев и замахал на него рукой. — Иди спать, а я посижу, обмозгую, что к чему. Все равно теперь не засну. Может, от Вавилова какие новости придут…

— Федор Михайлович, позвольте остаться и высказать свои соображения, — произнес решительно Алексей. Он уже понял, что Тартищеву нравится, когда не мямлят. Да он и сам не слишком любил тянуть нищего за суму…

— Соображения? — с интересом посмотрел на него Тартищев. — Оставайся, коли неймется! Вместе веселей будет про дела сии печальные вспоминать!


— Давай с самого начала, — Тартищев пристально посмотрел на Алексея, — с рассказа камердинера.

— Из рассказа камердинера князя, Ильи Лефтова, следует, что накануне, в десятом часу вечера, в воскресенье, князь вышел из квартиры и приказал камердинеру разбудить себя в восемь утра, то есть в понедельник.

Потом велел заложить экипаж и отправился на музыкальный вечер в губернское собрание. Камердинер запер на ключ парадную дверь, прошел в квартиру князя и положил ключ на столик в передней. По его словам, у князя был второй ключ. Видно, он не слишком хотел, чтобы кто-то знал, в какое время он возвращается.

Даже швейцара уволил, предпочитал открывать дверь своим ключом.

— Вполне вероятно, — согласился Тартищев, — тем более он посещал не только музыкальные вечера…

— Камердинер навел порядок в спальне, приготовил князю постель, ночную рубашку, колпак, опустил шторы и вышел из комнаты, запер ее на ключ и через коридор прошел в людскую, где его дожидался повар.

Затем они взяли извозчика и отправились в меблированные комнаты на Нижне-Мещанской улице, где оба снимают квартиры для своих семей. Соседи и владелец комнат купец второй гильдии Макаров подтверждают, что около одиннадцати вечера они уже были дома и до утра не отлучались.