Через плечо посмотрел на Алексея. — А мне это надо? Он сейчас тихий, в городе гадить остерегается, финажки [30] копит про запас… Паспорт чистый купил. Того гляди, заправским купцом заделается. Так зачем мне лишняя морока, если он вот-вот за Урал смоется?
Алексей не успел ответить, так как вслед за Тартищевым шагнул в комнату, которая сама по себе выглядела достаточно прилично. Чистые занавески прикрывали окна. На полу лежал толстый с почти незаметными проплешинами ковер. На круглом столике под лампой с треснувшим зеленым абажуром стоял глиняный горшок с цветущей бегонией. Ну, впрямь гостиная в доме небогатого чиновника, да и только, если б не портили впечатление с полдюжины полуголых девиц на деревянных диванах под литографиями, изображавшими кавалеров и дам в отнюдь не целомудренных позах. Девицы занимались тем, что показывали «живые картины» двум пьяненьким клиентам, судя по виду загулявшим приказчикам, и наперебой предлагали:
— Пойдем со мной, у меня и пиво есть, и водка…
— А пиво что ж, по-прежнему на окурках да белене настаиваете? Или на чертополохе? — весело произнес от порога Тартищев. — Чтоб спалось крепче? Или что-то новенькое придумали? А, барышни? — расплылся он в улыбке, заметив нешутейную растерянность местных жриц любви. — Позвольте поинтересоваться, вы сначала услуги предоставляете, а потом раздеваете клиента, или все-таки наоборот?
— О чем вы говорите, Федор Михайлович? — ласково проворковала дородная дама с роскошным бюстом и с едва заметными следами былой красоты.
Портил ее лицо отвратительный шрам, располосовавший ей правую щеку и верхнюю губу. Она выплыла из-за черной лаковой ширмы с изображением китайских Драконов и ярко-малиновых лотосов, вполглаза глянула на девиц, и те вмиг исчезли из поля зрения как клиентов, так и нежданных визитеров. Следом словно ветром сдуло приказчиков.
— Да вот говорю, Василиса Маркеловна, что третьего дня подняли в канаве недалеко от вашего заведеньица голого человека в полном отрубе, — в тон хозяйке борделя ответил Тартищев. — И как выяснилось, сынка известного в городе владельца пимокатной фабрики Бориса Егорыча Касьянова. Помнит сынок, что через порог здешний переступал и банчок сорвал на твоей мельнице, а вот что дальше было, убей бог, запамятовал. И как штанов лишился, и часов золотых, и денег каких-никаких… Ох, Василиса Маркеловна, Василиса Маркеловна! — погрозил ей пальцем Тартищев и вольготно раскинул свое большое тело на одном из диванчиков. Алексей последовал его примеру и устроился напротив. — Опять за старое взялась?
— Что-то я не понимаю ваших сложных вопросов, Федор Михайлович. — Василиса попробовала кокетливо улыбнуться, но глаза ее смотрели настороженно. — У нас тут без обману. Барышни чистые, все с билетами… Хотите проверить?
— Проверим, только не суетись раньше времени, — усмехнулся Тартищев и оглянулся по сторонам.
Кивнул на пузырящуюся от сквозняка оконную занавеску:
— Червивый и Крапива отсюда в окно слиняли?
— Да ни боже мой… — взмахнула руками Василиса. — Открыли, чтобы от табаку проветрить!
— Просто до удивления наивная ты баба, Василиса, — вздохнул Тартищев, — неужто думаешь, я тебе поверю? Там на окне небось и следы остались от сапог.
На юрзовку [31] твою задними дворами ходят, сквозь помойки, как псы шелудивые… Алексей, — внезапно обратился он к молодому человеку, — а ну-ка глянь в ту вон дверь, что за шторкой прячется. Сдается мне, что сегодня там довольно много сала нажарили на стирках [32] .
Как играли, Василиса? На верняк [33] ? Или на заманку [34] ?
— Без кляуз [35] , — процедила сквозь зубы Василиса, — ты что ж, Крапиву не знаешь? Он этих понтеров на дух не переносит!
Алексей толкнул узкую, ниже человеческого роста дверь и заглянул в полутемную комнату, освещенную висящей на стене и коптящей жестяной лампой. Узкая струйка дыма незаметно сливалась с черным от сажи потолком. На двух столах стояли точно такие же и точно так же коптившие лампы, громоздились пустые бутылки, валялись объедки хлеба, пожухлые соленые огурцы, куски селедки и свиного сала вперемешку с картами и мелкими монетами, торопливо брошенными во время бегства. Дальше, сквозь приоткрытую дверь, виднелась еще одна комната, оставленная с той же поспешностью, что и первая…
— Гарун бежал быстрее лани, — выказал неожиданное знание поэзии Тартищев. Он остановился за спиной у Алексея и положил ему руку на плечо. — Смотри, сынку, и запоминай. Это и есть катран, или юрзовка, где чешут лохов, раздевают их до кишок, а то и на кон ставят [36] … Проще, самая непотребная шулерская мельница, за содержание которой, Василиса Маркеловна, придется вам отвечать в соответствии с уставом уголовного судопроизводства на полную катушку!
— Батюшка, Федор Михайлович, не губи за-ради Христа! — заголосила вдруг Василиса и, как стояла, с размаху хлопнулась на колени перед Тартищевым и принялась хватать его почему-то за раненую руку, порываясь ее поцеловать. — Отслужу, отблагодарю… — бормотала она, размазывая по лицу обильные слезы.
— Прекрати выть! — прикрикнул на нее Тартищев и приказал Алексею:
— Приведи понятых, будем все протоколом оформлять.
Василиса взвыла совсем уж не по-человечески, а Тартищев, подмигнув Алексею, дескать, не уходи пока, вернулся к диванчику. Василиса подползла следом.
— Ну что, Васька, будем говорить без церемоний? — Тартищев достал из кармана табакерку и задумчиво посмотрел на нее, потом принялся постукивать ею по спинке диванчика. — Скажи, кто мне клялся, что ноги Крапивы здесь больше не будет? — Он отпихнул носком сапога попытавшуюся бухнуться головой в пол Василису. — Кто обещал вывесить правила содержательницам публичных женщин на видное место?
— Да вон же они! — взвизгнула Василиса. — В рамочке над вами!
— И верно! Цветочками даже украсила! — согласился Тартищев. — Но ты же их не выполняешь! — И опять подмигнул Алексею, из чего тот понял, что Федор Михайлович по какой-то причине затевает форменное представление. — Итак, по правилам, окна в борделе не открываются, а они у тебя распахнуты настежь… — Он загнул указательный палец здоровой руки. — Второе, в одной комнате не должно быть более одной кровати, а у тебя их по две, а то и по три.
Занавесками-то хоть отгородила?
— Отгородила! — буркнула Василиса и поднялась на ноги. — Говори, что надо? Я ведь из понятливых…