Поэтому в тюремные подвалы в сопровождении парочки гвардейцев его Святость поспешил со спокойной совестью: «Ещё успею сегодня вечером наговориться с Розой! Ах да! И пистолет ей подарить надо… и Звёзды!..»
Пленницу и в самом деле содержали в самой неприятной, гнетущей сознание камере. Таких тут было всего пять единиц. Напоминающая колодец, со стенками два на два метра, в высоту она поднималась почти на десять метров и завершалась двумя маленькими окошками величиной в мужскую ладонь. Причём окошки очень напоминали по форме глаза, и в дневное время создавался неприятный психологический эффект, когда за арестантом как бы постоянно кто-то наблюдает. Ночью «глаза» начинали мерцать жёлтым отсветом – это снаружи оставляли горящий факел. И по описаниям главного надзирателя, который вёл Менгарца на последних участках пути, мало кто выдерживал в здравом сознании больше месяца.
– Правда, женщины чуть больше выдерживают, – сетовал он как истинный профессионал своего дела. – Считается, что по причине их врождённого пониженного интеллекта.
– Ха! – не удержался визитёр от улыбки. – Ты только при её величестве Линколе или её высочестве Розе такое не ляпни!
Провожающий крякнул от запоздалого раскаяния и с показной деловитостью бросился отпирать дверь. Открыл, осветил внутренности своим факелом. После чего отступил в сторону, давая проход первому Советнику. Но тот заходить не стал, вести беседу внутри не было ни пространства, ни времени. Только приподнял свой факел чуть выше и начал с вопроса:
– Ну, как тебе тут живётся?
Женщина продолжала держать руки на глазах, уберегая их от яркого света, который стал ей непривычен за две недели заточения. Но при звуках мужского голоса встрепенулась, словно лист под порывом свежего ветра:
– Неужели?! Ваша Святость, это вы?! – и в её восклицаниях слышались радость и надежда. Поразило, что она узнала знаменитого человека по голосу, но чему тут было удивляться? Ведь после захвата гарема императора Гранлео Монах Менгарец часто и подолгу беседовал чуть ли не с каждой прекрасной рабыней.
– О как! Узнала? А с чего такая радость?
– Фортуна услышала мои мольбы! Вы здесь, а я не под каким-то властолюбцем! Если бы меня отдали на Юг, мы бы никогда не встретились больше, меня бы заставили родить, и ваш главный враг вновь захватил бы весь мир.
«Вот это да! – теперь уже от полного изумления застыл Виктор на месте. – Как мало слов она сказала и как много тайн сразу высветила! Что же это такое?! Почему она раньше ничего не говорила?! Это же кошмар, если все наложницы в курсе своего предназначения и действуют с жёстким расчётом!..»
Но мысленные вопросы ничего разрешить не могли, а внутреннее предчувствие не спешило выспрашивать вслух сразу и здесь. Поэтому Менгарец вначале отправил старшего надзирателя:
– Можешь идти, мы сами доберёмся до выхода.
– Выполняю, ваша Святость! – коротко поклонился тот, и вскоре отблеск его факела уже исчез в черноте коридора. Первый Советник несколько отвёл в сторону свой факел, чтобы не слепить заключённую.
– Ну как глазки, привыкли? – Та уже пыталась смотреть сквозь расставленные пальцы ладоней. – Сможешь идти?
– Ещё пару минуток, – последовала просьба. Но зато уже и разговор можно было начинать на волнующие темы без лишних свидетелей.
– Начнём с твоего имени, а то я тебя не помню.
– Лайдюри, господин.
– М-м? – Он так и не припомнил. Потому что при череде допросов все красотки казались на одно лицо, а их имена так и виделись в памяти пёстрыми всплесками ярких созвучий. – Ну ладно, Лайдюри. Но о чём это ты только что сказала? Неужели знаешь о своём предназначении?
– Знаю, ваша Святость. О многом знаю. И о самом страшном: что у любой из нас родится именно Гранлео! Поверьте мне, это правда! И только вы сможете остановить эту безумную раздачу моих товарок по всему свету.
– Увы, их уже всех роздали. И даже Маанита беременна от короля…
– Это кошмар! Нельзя допускать рождения наших детей! – заголосила Лайдюри уже с открытыми от ужаса глазами. – Это будут не дети! Это будет Гранлео! Поверьте мне, умоляю!
Виктор не спешил говорить, что и сам уже всё давно это выяснил. Вместо этого выспрашивал дальше:
– И каждая из твоих подруг знает о таком кошмаре?
– Нет! Только одна Маанита. Потому что после каждого омоложения и потери памяти её не только вновь учили читать, писать или заниматься сексом, а и тщательно информировали обо всех её делах и чаяниях в прежних сознаниях, и она опять становилась точно такая же, как и прежде: лживая, подлая, мерзкая и самая опасная.
– А тебя, получается, тоже учили?
Наложница горько усмехнулась, быстро смахнув слёзы с глаз:
– Меня не надо было учить. Гранлео даже не догадывался, что я не такая, как все, иначе он бы давно меня уничтожил, ещё девять веков назад.
Теперь уже Менгарец не стал скрывать своего изумления:
– Ты помнишь все свои омоложения и всю жизнь за девять веков?! – когда получил в ответ утвердительный кивок, резко передумал уходить отсюда как можно быстрей. Вставил факел в держатель на стене, шагнул в камеру, присел на край туфовой лежанки и приказал: – Рассказывай!
Лайдюри скромно присела в головах лежанки, расслабленно опёрлась спиной о стенку и приступила к повествованию.
Она помнила всё. Где родилась, где росла. Своих родителей и друзей детства, потом вступление во взрослую жизнь и первое замужество. То есть она была натуральной жительницей Майры, родившейся вовсе не из пробирки, а найденная колонистами после тщательной и длительной селекции и отобранная за красоту, крепкое здоровье и нужный для экспериментов молодой возраст.
Вот когда Лайдюри исполнился двадцать один год, и началась её многовековая кошмарная жизнь. Всех жителей её посёлка связали верёвками в колонны и куда-то отправили. С тех пор она ни их, ни своих родственников больше не видела. Да и по здравом размышлении – не расспрашивала. Со временем сама догадалась, что пойманных рабов скормили противным монстрам кашьюри.
А пленённую красавицу безжалостно швырнули в омут научных экспериментов. Вначале ею занимались трое колонистов, явно помешанных на своих научных разработках и новых идеях. Но при этом не гнушались опускаться до скотского сексуального насилия над своими беззащитными, ничего не соображающими и не помнящими жертвами. Потому что опыты проводились в основном только с омоложением. Причём полным, вместе с омоложением мозга, а следовательно, и со стиранием памяти о предыдущей жизни.
То есть безумные ученые превращали пленниц в растение с сознанием новорожденного ребёнка, а потом морально третировали и издевались над этим ребёнком. Когда у измученной женщины вырабатывались некие рефлексы, навыки или желаемые умения, следовало очередное омоложение и всё повторялось сначала.
Вот тогда Лайдюри и допустила ошибку. После первого же омоложения она не повела себя так, как все товарки, лишённые памяти. А во время приближения мучителей к её телу дико завизжала и попыталась вырваться из пут. Ох! Как же обрадовались и возликовали экспериментаторы при виде такой реакции! И первые их восклицания-вопли звучали так: «Эгри! Невероятно! Чудо! Нам попалась эгри!»