Друзья быстро переглянулись. Аркадий заметил, как заходили вдруг желваки на скулах у его приятеля. Князь отодвинул штору, но не успел сделать последний шаг, который выдал бы его с головой.
Низкий скрипучий голос произнес внизу:
— Рад видеть вас, графиня, в полном здравии! Вдовство явно пошло вам на пользу, ma petite chevre [17] ! Или я ошибаюсь и уже нашелся счастливчик, который занял место нашего несчастного Федора?
— В отличие от вас, барон, — произнесла графиня гневно, — я совсем не рада вас видеть. И оставьте свой фривольный тон. Я не давала вам повода к подобным вольностям в обращении. — Она поднялась на одну ступеньку выше и опять остановилась, из чего Аркадий сделал вывод, что барон стоит на крыльце, загораживая ей дорогу. Теперь друзья не могли видеть ее лица, только шляпку. Но спину графиня держала прямо, и друзья могли поручиться, что взгляда перед немчишкой она не опустила. И сдавать позиций, похоже, не собиралась.
Как жаль, что они не видели лица барона при этом. Но, судя по голосу, слова графини пришлись ему не по нраву.
— Жаль, Наталья Кирилловна, что вы пренебрегаете близкими друзьями своего покойного мужа, — произнес он раздраженно. — Мы сделали для него гораздо больше, чем вы, и в его жизни тоже значили гораздо больше, чем вы, — последние слова он произнес с явной издевкой. — Но именно вы, ma petite, завладели не только его титулом, но и состоянием. Разве это справедливо?
— И титул, и состояние достались мне по праву, — произнесла графиня с расстановкой. А князь и Аркадий переглянулись. Все-таки она была мужественной женщиной, и если даже у нее поджилки тряслись, то внешне это никак не проявлялось. И с бароном она разговаривала уверенно и высокомерно. — Или вы желаете оспорить право наследования? Я совсем не удивлюсь, если вы достали бумаги, в которых указано, что вы близкий родственник графа Федора. И тут князь рискнул выглянуть из окна. Графиня стояла всего на ступеньку ниже барона. Но так как она была выше его ростом, то их лица находились на одном уровне. И Григорий еще раз подивился бесстрашию этой женщины, которая способна была столь смело глядеть в глаза отъявленному мерзавцу. А в том, что барон фон Кромм — редкий негодяй, он не сомневался с первого взгляда на него и его разбойного вида слугу.
— Вы плохо обо мне думаете, графиня! — Барон приподнял шляпу, под которой пряталась обширная плешь. — Я в такие игры не играю. — Он склонил голову в поклоне, выпрямился и заметил: — У вас очаровательная сестра, Наталья Кирилловна! Надеюсь, она еще не сосватана?
— Это не вашего ума дело! — произнесла гневно графиня. — И не про вашу честь, барон!
— Как сказать, как сказать… — Барон вновь напялил шляпу и произнес по-немецки: — Фридрих, следуй за мной. И не пугай мадам своим зверским видом! — А затем уже по-русски: — Это мой слуга — Фридрих. Я его подобрал на помойке в Гамбурге. Теперь это мой цепной пес и ангел-хранитель одновременно.
Барон и его рыжий «ангел-хранитель» спустились с крыльца вниз. Слуга нес баулы, что позволяло надеяться на скорый отъезд этой парочки. И вправду из-за угла вывернул все тот же облезлый экипаж.
Графиня тем временем поднялась на крыльцо. Швейцар распахнул перед ней дверь. И в этот момент барон своим скрипучим голосом произнес ей в спину:
— У вас прелестный сын, Наталья Кирилловна! И, кажется, очень похож на графа Федора… Или вы со мной не согласны? Он больше смахивает на вас? — И барон фон Кромм рассмеялся раскатисто и гулко, словно прокатилась по булыжной мостовой пустая рассохшаяся бочка.
Графиня что-то сердито сказала ему в ответ, но что именно, князь не разобрал. Барон вдруг посмотрел вверх и заметил его фигуру в окне второго этажа. Некоторое время они буквально поедали друг друга глазами. Наконец барон усмехнулся, нахлобучил шляпу еще ниже и поднялся в экипаж. Слуга взгромоздился на облучок рядом с кучером, тем самым незадачливым возницей, который на этот раз более ловко справился с четверкой лошадей. И нелепое сооружение, наверняка влачившее свое существование с конца прошлого века, кряхтя и постанывая рессорами, наконец отвалило от подъезда гостиницы и покатило, покачиваясь, к выезду из города. Там начинался тракт на Ярославль.
Князь и Аркадий молча проводили допотопный экипаж взглядами. В душе Григория Панюшева прочно угнездилось опасение, что эта встреча отнюдь не последняя. Тревожные предчувствия не покидали его с раннего утра. Причем они непонятным образом связали в единый узел не только графиню и барона, но и его самого. И самое неприятное, что подобные ощущения никогда его не обманывали. Как у старого моряка ноют кости перед бурей, так и его душа ныла сейчас, выдавая штормовое предупреждение. И пока князь не ведал, готов ли его корабль к суровым испытаниям, хотя уже знал, с какой стороны подует ветер. Знал и потому надеялся, что устоит и под этим шквалом.
Но в то же время не смел подступиться к графине с предложениями о помощи, потому что не придумал еще, как с наименьшими потерями признаться, что слышал ее разговор с бароном. Причем могло так статься, что все их с Аркадием подозрения и выеденного яйца не стоят. И эта встреча на крыльце была абсолютно случайной. Барон получил достойный отпор и отчалил несолоно хлебавши туда, откуда приехал. Князь поморщился. Он был крайне собой недоволен. С чего вдруг такие волнения? С чего вдруг такой переполох? Вполне понятно, почему барон вне себя. Ведь он лишился теплого и хлебного местечка при графе Изместьеве. Отсюда и чрезмерно язвительный тон, и раздражение в голосе. Тем не менее он уже никоим образом не может повлиять на сегодняшний расклад вещей. Поэтому все их с Аркадием опасения беспочвенны, а тревоги ни на чем не основаны.
Князь сумел все-таки найти доводы, которые несколько успокоили и его самого, и Аркадия. И все же последний надеялся перехватить Ксению в коридоре и узнать у нее более подробно, в чем причина испуга графини. Если дело не в бароне, почему она побелела лицом при встрече с ним? Или они с князем все-таки ошибаются, а барон на самом деле гораздо опаснее, чем они представляют.
Пока друзья путались в догадках и предположениях, в номере графини происходили события, которые чрезвычайно удивили и еще более напугали Ксению.
Наташа вошла в комнату и, словно обессилев, тотчас привалилась к косяку. Она была настолько бледна, что высветились синие жилочки на висках и под глазами.
— Этот мерзавец снова здесь, — произнесла она с трудом, потому что язык ее заплетался, как у пьяной, а губы тряслись, будто от сильнейшего озноба.
— Таша, что с тобой? — бросилась к ней Ксения и едва успела подхватить обмякшее тело сестры.
Графиня сползла по стене вниз и хотя сознания не потеряла, но глаза ее бессмысленно смотрели в одну точку, а губы что-то бессвязно бормотали.
— Павлик! — выкрикнула истошно девушка, и мальчик мгновенно появился из соседней комнаты.
Увидев мать в таком состоянии, он бросился к ней с криком: «Маменька умирает!»