— У нас все получится, Прасковья Тихоновна! У нас обязательно все получится!
— Ну, смотри! — так же шепотом ответила казачка. — Попробуй, поговори с ней или Антону доверь. Он-то уж точно подход найдет, особливо ночью. — Она хихикнула и приподняла голову. — Вон, смотри! Кажись, ушли договариваться!
Маша посмотрела в сторону костра и усмехнулась вслед за казачкой. Антон и Васена исчезли.
Она осторожно прилегла на войлок, устилающий дно балагана, и вздохнула. Более всего на свете ей захотелось прижаться сейчас к Митиной груди, ощутить его дыхание на своих губах… Как покойно и мирно стало бы на душе, а уж счастлива она была бы и вовсе безмерно!
Сердце ее болезненно сжалось. Каково ему сейчас в открытой всем ветрам и дождям клетке. Вряд ли Мордвинов расщедрился и позволил Мите пользоваться одеялом. Голый деревянный пол, низкий потолок…
Маша представила, какие мучения испытывает сейчас ее любимый, и стиснула зубы, только бы не заплакать, не закричать в голос от отчаяния. Уже четвертые сутки проводит он в цепях, в тесном ящике, где нельзя не то что выпрямиться во весь рост, но даже вытянуть ноги…
Она принялась читать про себя молитву Пресвятой Богородице, чей образок должен висеть на Митиной груди, конечно, если комендант не распорядился отобрать его. С него станется! Старая хитрая обезьяна! Маша с трудом сдержалась, не произнесла эти слова вслух, боясь разбудить Прасковью Тихоновну. И чтобы отвлечься от мыслей о вероломстве Мордвинова, принялась размышлять о поступке бурята. Лишь бы Цэден не обманул, лишь бы ему удалось спасти Митю.
После недавнего разговора с бурятом она почему-то поверила в успех и теперь молила бога, чтобы ему хватило ума, хитрости и изворотливости освободить Митю. Ротмистр, вероятно, намеренно не захотел поделиться с ними своими планами. И Маша могла только догадываться, что это, должно быть, очень необычный способ, если он предложил им встретиться недалеко от лагеря. Выходит, не боится погони? А почему? Исчезновение опасного преступника, которого стерегут не менее пяти конвойных, пускай даже Цэдену и удастся каким-то таинственным образом их обезвредить, почти сразу же обнаружится. И с десяток казаков тут же устремятся в погоню. А бурят ее, по всему видно, не боится. Как Маша ни ломала голову над этой загадкой, решить ее так и не смогла…
Тайга глухо шумела за берестяными стенами. Маша долго вслушивалась в осторожные шелесты и шорохи. Мелкая лесная живность вышла на охоту. Иногда вслед за осторожным шуршанием следовала небольшая возня и жалобный писк жертвы. Все было как прежде: кто-то успешно охотился, кто-то расставался с жизнью…
Маша вздохнула, положила ладони под щеку, слегка поворочалась, устраиваясь удобнее, и неожиданно быстро заснула. И ни она, ни похрапывающая рядом казачка так и не узнали, как долго плакала всю эту ночь на груди у своего любимого Васена…
…Рука Прасковьи Тихоновны легла на холку Машиного коня. Девушка вскинула голову. Антон, склонившись к Васене, что-то быстро сказал ей. Охотница кивнула согласно головой, спрыгнула с лошади и, прихватив ружье, ящерицей скользнула между огромных камней и в мгновение исчезла из виду.
Антон повернулся к женщинам:
— Цэден в атом месте велел ждать, но чем черт не шутит!
На всякий случай давайте схоронимся в стороне. Не дай бог, казаки нагрянут. Васена упредит, ежели что, но лучше все-таки не рисковать.
Они переправились через неширокую, но бурную речушку, перевалили через небольшую сопку и спрятали лошадей в узком ущелье, заросшем густым ольховником. Потом вернулись назад и затаились в камнях в нескольких десятках саженей от назначенного места.
Васена до сих пор не появилась, и Антон пояснил им, что она попытается пробраться к лагерю и заранее убедиться в том, что Цэден не задумал ничего плохого.
Время текло, словно смола по стволу дерева, медленно и почти незаметно. Вдруг громко и пронзительно три раза подряд прокричала в отдалении кедровка. Антон встрепенулся, прислушался и радостно сказал:
— Ну, все в порядке, Мария Александровна, Дмитрия Владимировича освободили. Сейчас все трое здесь будут.
— Господи, откуда ты знаешь? — Маша побелела от волнения и прижала руки к сердцу, боясь, что оно выпрыгнет из груди.
— Кедровка в клюве принесла, — улыбнулся слуга.
— Васена? — понимающе посмотрела на него казачка. — Я еще удивилась, что это кедровка так странно голосит, с перерывами, будто кукушка кукует.
— Васена, — кивнул, подтверждая ее догадку, Антон, — видно, она их у лагеря встретила.
Через четверть часа на небольшую каменистую площадку, свободную от камней, въехали три всадника. За одной из лошадей бежал совсем еще маленький жеребенок.
— Митя, — вскрикнула Маша и, не разбирая дороги, бросилась к подъехавшим.
Цэден и Васена уже спешились и помогали сойти с коня Мите. Он сильно похудел, оброс бородой, а сквозь рваную одежду проглядывало голое тело. Он был бледен и смог лишь только улыбнуться Маше да слегка сжать ее ладонь, когда она попыталась обнять его:
— Подожди, дорогая, мне что-то очень плохо.
— Что с ним? — Маша со страхом наблюдала, как Митя, теперь уже с помощью Антона, осторожно присел на камень и вдруг, скривившись от боли, схватился за живот и повалился с камня на землю. На губах его выступила пена.
Васена вскрикнула, вырвала из рук Антона большую жестяную кружку, подбежала к лошади с жеребенком и нырнула ей под живот. Лошадь испуганно всхрапнула, а Цэден, сорвав с пояса фляжку, ринулся на смену Васене, когда девушка подбежала к Мити с полной кружкой пенящегося кобыльего молока. Приподняла Митину голову и заставила его выпить все молоко. Следом подскочил Цэден и проделал то же самое.
Митю стошнило, но Васена и Цэден еще по два раза пробежались до кобылицы и обратно, вынудив Митю выпить не менее пяти или шести кружек молока.
Наконец Митю перестало тошнить. С Помощью" Антона он приподнялся с земли и сел, привалившись к камню. Боль отступила, но он все еще держался за живот. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Он медленно смахнул их рукой и открыл глаза. Обвел всех глазами, улыбнулся:
— С чего это меня так развезло? Вроде бы не с похмелья, а наизнанку чуть не вывернуло.
— Вы что-нибудь недавно ели или пили, князь? — спросил его Цэден.
— Перед вашим приходом казак, меня охраняющий, кажется, чего-то испугался и почти силком напоил меня чаем.
Я даже удивился, с какой вдруг стати подобная забота? Чай был сладкий, с сахаром, но уже в конце мне показалось, будто я проглотил какой-то жесткий комочек. Даже горло слегка поцарапал. Но казак пояснил, что это кусочек сахара не растаял.
— Это они его мышьяком хотели отравить, у нас им часто балуются, — пояснила угрюмо Васена. — Мне еще тетка Глафира говорила, что от мышьяка первое спасение — молоко…
— Ну, Дмитрий Владимирович, повезло вам несказанно, — покачала головой Прасковья Тихоновна, — почитай, второй раз на свет народились благодаря Васене. — Она повернулась к девушке и одобрительно похлопала ее по плечу. — И как ты догадалась про лошадь? Я ведь, дура старая, тоже про мышьяк поняла, но, чтобы к кобылице за молоком кинуться, каюсь, мозги не сработали.