– Видимые и невидимые существа, и те, кто близ меня, и те, кто далеко, да будут все счастливы, да будет радостно сущее. Не вредите один другому, не пожелайте зла. Как мать, жертвуя жизнью, охраняет свое дитя, так и ты безгранично возлюби все сущее. В лесу ли под тенью дерева, в пустыне ли средь горячих песков, о братья, памятуйте о Вещем – Будде, и не будет вам страха…
И повторил следом почти беззвучно:
– … и не будет вам страха!
Черное солнце пробилось сквозь красные, будто кровь, тучи. Айдына заставила себя выйти из юрты. Каких сил ей стоило не выдать свое отчаяние, не показать слезы. Ее народ не должен знать, что испытывает их княжна, какое горе превратило ее сердце в камень.
Вокруг поляны толпились воины. Киркей держал на аркане пленника. Тот стоял на коленях, опустив голову. Плешивая голова, понурые плечи… Неужели этот жалкий калека и впрямь тот негодяй, что покушался на Эпчея?
– Почему ты назвался сыном Сигбея? – тихо спросила Айдына.
Пленник поднял голову и презрительно усмехнулся, отчего его лицо стало еще омерзительнее:
– У меня сто имен, Айдына! И каждое убивало врагов! Имя Алар убило Эпчея…
– Ты промахнулся, грязный пес! – губы Айдыны сжались в тонкую полоску. – Эпчей жив! И сколько бы имен ты ни имел, это станет твоим последним!
– Ты злишься, Айдына, потому что дни твои сочтены! – пленный поднял руки к небу. – Ты можешь убить меня, но тогда Великое Небо навсегда отвернется от тебя! Ты не знаешь, что творишь, девка! Не сегодня и не вчера ты переступила последнюю грань… Ты ее переступила тогда, когда села в седло вождя Чаадара… Не по тебе оно! И ты скоро в этом убедишься!
Окружавшие юрту воины гневно загудели. Но Айдына подняла руку, и вновь все замолчали.
– Порви его спину камчой, – сказала Айдына, не повышая голоса, но ее услышали на другом конце поляны. – А потом вздерни на березе. Пусть стервятники наедятся вволю.
Киркей пинком заставил пленного подняться и, ухватив его за шиворот, потащил от юрты. За ними устремилась вся толпа.
Айдына вновь посмотрела в небо. О, всемогущий Хан-Тигир! Неужто смерть Мирона – первая горькая весть о той череде бед, что подкрались, как стая хищников, к Чаадару? Она задохнулась от боли, как ножом полоснувшей сердце.
Почему она не умерла тогда, под стенами острога? Почему ей раз за разом суждено узнавать о смерти любимых людей? Почему счастье непременно превращается в горе? Почему? Ей хотелось упасть на колени, биться головой о сухую землю, рвать на себе волосы и рыдать во весь голос так, чтобы ветер разнес эти вопли над степью…
Так поступали все женщины Чаадара, узнав о смерти родных и близких. Но разве Айдына обычная женщина? Она – ажо улуса! А вождю не подобает выказывать слабость, выдавать страх и отсутствие надежды на глазах у родичей. Ончас рассказывала, что из глаз Теркен-бега не выкатилось ни слезинки, когда он узнал о смерти Арачин и сына Кочебая. Только голова его вмиг побелела. Вот и горе Айдыны сольется с ее душою и умрет лишь тогда, когда душа покинет тело…
Не зря говорил отец: «Умный волк убежит от десяти собак. Но дождется, когда стая растянется в линию, и повернется к ней клыками…» Так и она повернется к бедам во всеоружии сил, которые получила в дар от родителей. Одолеет несчастья, если даже цена этому – ее жизнь!
– Айдына! – голос Киркея заставил ее вздрогнуть.
Что там еще? Что случилось?
Толпа расступилась, и она с удивлением увидела, что Киркей за волосы тянет по земле полуголого пленника. Зачем? Вновь увидеть гадкое лицо, вытекший глаз, жуткие рубцы на теле?
– Вот! – Киркей бросил его к ногам Айдыны. И упал на колени рядом, склонив голову. – Убей меня! Я виноват…
– Объясни, – сухо сказала Айдына. – Убить тебя я всегда успею!
– Это Ирбек, – не поднимая головы, ответил Киркей. – Я думал, его кости давно растащили звери… А он выжил!
Толпа охнула и отступила.
Айдына, казалось, потеряла дар речи, но справилась, заговорила спокойно, лишь брови сошлись на переносице, а на скулах выступили красные пятна:
– Ты ничего не спутал, Киркей? Разве похож поганый бродяга на Ирбека?
– Я не трус, Айдына, чтобы прятать свои ошибки!
Киркей поднял голову и посмотрел ей в глаза. Но голос его звучал глухо, словно сквозь толстый слой кошмы:
– Видишь? Тамга у него на спине та же, что на кинжале, убившем твоего отца, – стрела в круге. Я видел это клеймо перед тем, как он свалился в пропасть. И еще…
Киркей выдернул из-за пазухи черную стрелу с желтым оперением.
– Эту стрелу он прятал под рубахой…
Пленник вскинул голову. Единственный глаз сверкнул торжеством.
– Видишь, Айдына, Ирбека трудно убить. Духи спасли меня, потому что я – великий шаман. И всякий, кто причинил мне зло, давно покинул Средний мир… Покинешь его и ты, Айдына! И ты, Киркей, сын грязного пастуха, посмевший поднять руку на шамана!
– Закрой свой вонючий рот, Ирбек, – сказала устало Айдына. – Твоя сила пропала вместе с косами, что давно сгорели в костре. Вместе с бубном, чей обод рассыпался в прах! Ты оттянул свою смерть, но ненадолго, и лишь добавил грехов в челому [91] своей жизни. Сейчас эта челома порвется! Теперь навсегда!
Ирбек, закинув голову, захохотал. И этот смех, отразившись от сопок, деревьев и туч, заставил вздрогнуть не одно сердце. Толпа взволнованно загудела. А Ирбек кричал, перекрывая ропот:
– Смотрите, люди! На спине у меня тамга Бубэй-ханов – племянников самого Гендун-Дайчина, правителя страны Алтын-ханов! Черная стрела пронзила солнце. Нет под небом мудрее и сильнее моего брата Гун Бубэя. Когда-то он хотел взять в жены Абахай – дочь Сигбея. Но Сигбей унизил его отказом. Где теперь Абахай? Где Сигбей? Жаль, не рука Бубэя отправила их в мир иной! Но я поклялся отомстить за брата! Вырвать дерево Чаадара с корнями! Я прикончил твою мать, Айдына, и ее щенка на переправе! Я зарезал Теркен-бега и Чайсо! Я…
Боевая камча из воловьих жил с костяными шипами на концах со свистом разрезала воздух и опустилась на спину Ирбека. Кожа лопнула, как старый сапог. Кровь брызнула в лицо Айдыне. Сжимая камчу, она с презрением наблюдала, как визжит и извивается у ее ног человек, которого и человеком-то трудно назвать…
– Мой брат Гун Бубэй скоро придет в земли Чаадара и отомстит за меня! – Ирбек приподнялся на руках и вновь упал разбитым лицом в пыль. Он хрипел от боли, но не сдавался. – Мой брат Гун Бубэй не оставит даже углей от вашего улуса…
– Когда кедровка кричит, она не несет яйца, – усмехнулась Айдына. – У тебя много имен, Ирбек! Но смерть, как у всех, – одна! – И посмотрела на Киркея. – Брось его в пещеру. Вход и все щели забей камнями. Пусть вспоминает свои имена. А чтобы не пугал воплями духов, залей ему горло горячей смолой.