Следующие три дня стали для пленницы страшной пыткой. Ослабевшая без пищи, промерзшая до костей, потому что те несколько веток, которые Фаго зажигал каждый день в камине, практически не давали тепла, она была вынуждена бороться с домогательствами своего тюремщика. Ее опустевший желудок корчился в спазмах и заставлял ужасно страдать, не спасала и та солоноватая ледяная вода, которую только и приносил ей Фаго… Но теперь она хотя бы спала, так как заметила, что засовы, которыми запирали дверь ее тюрьмы, громко скрипят, когда их задвигают. Поэтому она могла не бояться внезапного нападения, но, когда этот чудовищный человек набрасывался на нее, сопротивляться ей становилось все тяжелее, все мучительнее… Ни в руках, ни в ногах у нее не осталось силы; своему замечательному здоровью она была обязан тем, что еще держалась, ее здоровая натура помогала ей находить в себе силы для борьбы. Но голод уже подавлял ее волю, уничтожая остатки мужества…
Недалек был тот момент, когда, чтобы не умереть, она согласится на все, что угодно, даже… на Фаго!
На четвертый день утром Катрин от слабости не могла даже поднять руку. Когда Фаго вошел в ее тюрьму, она осталась лежать на соломе, безразличная, не способная даже двигаться. Ее охватило смутное чувство безнадежности. Она использовала последние запасы жизненной энергии. Когда она закрывала глаза, под веками вспыхивали красные точки, а когда она их открывала, перед ними кружились черные мухи… Она смутно поняла, что Фаго сел рядом с ней… Когда он положил руку ей на живот, чтобы посмотреть, как она отреагирует на это, ею овладела своего рода безысходность, она уже ни на что не была способна. Напротив, пришли расслабленность, облегчение. Ничто ее больше не интересовало… Скоро она умрет. Может быть, завтра, может быть, через день, а может быть, даже уже этой ночью… Так не все ли теперь равно, что этот несчастный сделает с ее телом! Постепенно, по мере того как усиливались ее страдания, тело переставало что бы то ни было чувствовать. Осталась только одна очень болезненная точка – ее шея, натертая ошейником, которая кровоточила и горела. Но, стараясь забыться, погрузиться в счастливое беспамятство, которое все чаще овладевало ею, Катрин закрыла глаза. Она смутно понимала, что Фаго расстегивает ее платье, разрывая шнурки корсажа, дрожа от нетерпения и раздирая рубашку. Холод охватил кожу, по которой шарили грубые руки ее стража. Он хрюкал как боров, тесно прижавшись к ней…
Катрин сделала еще одну слабую попытку защититься от последнего унижения, но ей казалось, что она погружается в вату. На нее навалилась невозможная тяжесть… но вдруг что-то произошло. Фаго вдруг резко поднялся, оставив дрожащую Катрин на ее убогом ложе. Сквозь какую-то дымку она увидела Гарена, стоящего над ее убогим ложем с хлыстом в руке… Этим хлыстом он ударил Фаго по плечам, чтобы оторвать его от своей жены.
Теперь он встал возле нее на колени и положил руку на ее левую грудь. В ушах у Катрин звенело, но она прекрасно поняла, что он говорит:
– Она на три четверти мертва! Что ты с ней сделал?
Ответ идиота она тоже расслышала очень хорошо:
– Не есть… Не хотела быть любезной с Фаго…
– Ты не давал ей есть четыре дня? Ты трижды дурак! Я велел тебе укротить ее, делать с ней все, что ты захочешь. Но не убивать ее! Через два-три дня она бы умерла… Пойди и немедленно принеси мне супу для нее…
Гарен наклонился над ней, прикрыв ее исхудавшее тело сначала рубашкой, а потом платьем. Руки его были нежны, и Катрин почувствовала, что к ней возвращается надежда. Может быть, он хоть чуть-чуть сожалеет о том, что сделал? Она чувствовала, что еще могла бы его простить, лишь бы он освободил ее из этого ада.
Несколько минут спустя вернулся Фаго, неся деревянную чашку, в которой что-то дымилось. Гарен приподнял Катрин, чтобы она могла пить.
– Тихонько… Выпейте сначала немного бульона.
Несчастная женщина жадно прильнула сухими губами к чашке с теплым бульоном. Один глоток, другой… Жизнь понемногу возвращалась к ней, напоминая о себе болью во всем теле. Когда в чашке не осталось ни капли супа, Катрин почувствовала себя лучше и глубоко вздохнула. Она уже было открыла рот, чтобы поблагодарить Гарена за то, что он сжалился над ней, но, разглядев ее получше, он издевательски засмеялся:
– Ах, если бы вы могли себя сейчас видеть! Уж конечно, никакой принц, да что там принц, ни один мужчина сейчас не пожелал бы вас. Ваши волосы стали тусклыми и грязными, у вас серая кожа, и вы готовы на все, лишь бы вам дали поесть! Ей-богу, я жалею, что помешал Фаго овладеть вами, вы только ему сейчас и подходите!..
Вместе с жизнью к Катрин вернулся и гнев. Она даже не открыла глаз и только прошептала:
– Убирайтесь! Вы ничтожество… Я вас презираю и ненавижу!
– Надеюсь, что так! – воскликнул Гарен тем странным фальцетом, на который так легко переходил с некоторых пор. – Я сожалею только, что ваш любовник не может вас увидеть сейчас. Он, конечно, с трудом бы вас узнал! Где ослепительная мадам де Бразен? Фея с черным бриллиантом! Здесь только худая брюхатая корова… Сладостное для меня зрелище! Теперь я смогу спокойно спать, меня не будет преследовать ваша красота.
Он продолжал оскорблять ее еще какое-то время, но Катрин не слушала его. Пусть уйдет и даст ей умереть – вот и все, что ей от него нужно. Она лежала с закрытыми глазами, сожалея, что не может заткнуть и уши. Гарен наконец устал… И установилась тишина. Хлопнула дверь, заскрипели засовы. Теперь она слышала только тихий шорох. Катрин открыла глаза – она была одна… Гарен и Фаго ушли, исчезли. В камине горела охапка хвороста, а рядом с подстилкой молодая женщина увидела тарелку, где было немного овощей и кусок мяса, на которые она набросилась, забыв про гордость, движимая только инстинктом самосохранения… Изголодавшаяся, она еще нашла в себе силы и заставила себя есть не слишком быстро, тщательно пережевывая каждый кусок. Ледяная вода в обычной глиняной чашке показалась ей восхитительной после этого скудного обеда. Она еще совсем не наелась, но чувствовала себя уже не такой слабой и смогла встать, натянуть рубашку и платье и даже дотащиться до камина и лечь у очага. Огонь согревал каждую клеточку ее организма благодатным теплом. Увы, это было ненадолго, ведь в камине не было толстых поленьев. Но ничего! Живительная сила тепла проникала во все заледеневшие части ее тела. Камин был оплотом спасения, райским уголком… Чтобы еще больше облегчить свое состояние, Катрин оторвала кусок ткани от подола своей рубашки и подложила под железный ошейник. Ткань натирала, но теперь ошейник перестал так сильно ранить шею. Она вновь легла со вздохом облегчения, положила руку под голову и собралась поспать. Ей бы так хотелось насладиться еще немного этим живительным огнем, который уже погаснет, когда она проснется, но она слишком устала. Сон смежил ее веки…
Однако она почти мгновенно открыла их вновь. Над ее головой раздался резкий кашель. Что-то тяжелое упало в огонь, подняв сноп искр. Катрин откинулась назад, чтобы искры не попали на нее, зажав себе рот рукой, чтобы не закричать. В огонь, оказывается, упал какой-то мужчина, который теперь ужасно ругался, пытаясь выбраться из очага.