– Скажи, – настаивала я, – проклятие и впрямь имеет такую силу?
Замкова глубоко вздохнула.
– Не хочу тебя расстраивать, но да. Слова, произнесенные в гневе или плохом настроении, могут нанести непоправимый вред. Вот почему я призываю никогда не говорить детям фразы «Пошел к черту» или «Леший тебя забери». Может исполниться. А уж проклятие! В особенности материнское или отцовское!
– Михаил мне не родственник!
– Это не особо улучшает картину, – вздохнула Алла.
– И что делать?
– Умоляй его снять проклятие! Кто наложил, тот и избавить может.
– А ты не сумеешь?
Замкова покачала головой.
– Слабо. Между прочим, не верь всяким колдунам, пишущим в объявлениях «Освобожу от проклятия». Избавить от напасти может только служитель православной церкви, причем не рядовой священник, а монах желательно…
И тут зазвонил мой телефон.
– Мать, – раздался голос Аркадия.
– Что? – завопила я. – Что еще произошло?
– Незачем так орать, – отрезал сын, – можно подумать, я часто тебе мешаю! Уж и позвонить нельзя! Хороша родительница!
– Говори скорей, – приказала я.
– Ничего особенного, – хмыкнул сынуля, – джип угнали.
– Твой?
– Нет, – ответил Кеша, – чужой.
– Тогда почему волнуешься?
– Мать, – ледяным голосом возвестил наш адвокат, – заканчивай изображать идиотку, естественно, мой!
– Как? «Линкольн-Навигатор» с тройной системой защиты и блокировкой колес? Где? Зачем?
Аркашка вздохнул.
– Возле харчевни «Елки-палки» на Тверской, я заехал салатик схарчить. Дорогой, однако, закусон получился, тысяч на сто «зеленых». А вся хваленая защита и блокировка колес ерундой оказались. Прикинь, я через окно увидел, как он отъезжает! Бросился к выходу, но сама понимаешь, не поймал. Так что приеду поздно. Сначала отправлюсь к клиенту, а затем в салон, за новой тачкой.
– Может, еще найдется джип, – растерянно протянула я.
– Ха, – отозвался Кеша, – никому не находят! Впрочем, позвоню Дегтяреву, пусть попросит кого надо, только это пустые хлопоты. Ну покедова!
Я растерянно смотрела на тонко пищащую трубку. Зайка, отстраненная от эфира, Манюня, сначала засыпанная осколками, а потом попавшая в аварию, едва не утонувшие Севка с Тузиком, теперь еще и угнанный джип… Что дальше?
Сев в «Форд», я позвонила полковнику.
– Дегтярев, – рявкнула трубка.
– Как дела?
– Если имеешь в виду Каюрова, то ему предъявлено обвинение в убийстве Маргариты Назаровой.
– Хочешь сказать, тебе все ясно?
– Да.
– Знаешь, мне кажется, это не он! Может, поискать другого преступника?
Из мембраны донеслось напряженное сопение. Так дышит Хуч, когда я отнимаю у него изжеванный носок или тапку.
– Дарья, – отмер приятель. – Ты можешь объяснить, как во французском языке образуется прошедшее время глаголов?
– Естественно, – изумилась я, – а при чем тут грамматика?
– При том, – гаркнул Александр Михайлович, – при том, что лучше занимайся своим делом и не суй нос на чужую территорию! Кстати, ты один из основных свидетелей.
– Я хочу изменить свои показания. – быстро сказала я, – я ошиблась, не могу точно сказать, кого видела в лесу, и про завещание Назаровой напутала. Мы выпили, вот и…
– Дарья, – прошипел приятель, – у меня на плечах, кроме Каюрова, десяток других дел лежит, далеко не таких ясных. Так что извини, недосуг ерундой заниматься. Каюров – убийца, и мотив понятен. Деньги!
– Но…
– Отвяжись!
– Послушай…
– До вечера, – буркнул полковник и отсоединился.
Я вновь набрала его номер. Но трубку никто не снимал. То ли он вышел из кабинета, то ли не хотел общаться со мной.
Следующие полчаса я провела в машине, искурив почти целую пачку «Голуаз». Что ж, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Придется мне искать убийцу самой. Пока что домашние остались живы и относительно здоровы, но ведь неизвестно, как будет действовать проклятие завтра.
В Зыбкино я прирулила около обеда. Увидав меня, Галка обрадованно заорала:
– Дашутка! Все знаем, нам из милиции звонили, но какая ты молодец! Каролина твоя!
– Погоди, – поморщилась я, – лучше скажи, в тот день, когда произошло убийство Лены, кто-нибудь еще был у вас?
– Нет, – пожала плечами Галя, – а что?
– Ничего! – буркнула я и попросила: – Можно осмотреть двор и конюшни?
– Конечно, – удивленно ответила Верещагина, – а зачем?
– Мне надо.
– Ходи, пожалуйста, везде, – разрешила хозяйка.
Я начала осмотр. Большой дом из красного кирпича располагался не так далеко от въездных ворот. От него шли в разные стороны дорожки. Самая широкая вела к конюшням.
Двор был в изумительном порядке, листва сметена в кучи, скамейки закрыты пленкой. Почти хирургическая чистота царила и вокруг конюшен. Я распахнула двери и вошла внутрь теплого помещения, терпко пахнущего лошадьми. Торчащие над денниками головы разом повернулись, и на меня уставилось множество карих глаз. Из угла донеслось ласковое ржание, я пошла по проходу к приветствовавшей меня лошади. Это оказалась Каролина.
– Здравствуй, милая, – проговорила я и вытащила из кармана сахар.
Каролина вежливо взяла угощение, но съела его не слишком охотно. Тут только я вспомнила, что сладостям кобыла предпочитает черный хлеб с солью, и виновато сказала:
– Извини, Кара, в следующий раз прихвачу твой любимый «Бородинский»…
Лошадь шумно вздохнула и коротко всхрапнула, словно сказала: «Да».