Военачальники Ханалая повскакали с мест от такого оскорбления. Сушеный Финик тоже встал и сказал Ханалаю:
– Я буду ждать тебя в твоем кабинете.
Ханалай выпил с людьми еще несколько чаш и сказал Золотому Опоссуму, князю рыжебородых варваров, который стал у него в войске правой рукой:
– Иди в кабинет и спроси, чего хочет этот задира.
Золотой Опоссум был немного пьян. Он вытащил меч из ножен, подвесил его на кольцо к запястью, накинул сверху шелковый плащ и пошел.
Сушеный Финик сидел в кабинете один.
– Какой твой план? – спросил Золотой Опоссум.
Сушеный Финик поглядел на него и ответил:
– План этот, – сказал Сушеный Финик, – возник у меня тогда еще, когда твой господин предложил мне помилование.
Я взглянул и подумал: «Стоит ли умирать вот так, на коленях! Не лучше ли взять с собой одного из врагов, может быть, самого Ханалая!» Но Ханалай, верно, чего-то почуял, если прислал тебя; а я не хочу, чтобы про меня говорили, будто я режу головы без предупреждения.
– Погоди! – крикнул варвар и выхватил меч.
Но Сушеный Финик перерубил этот меч вместе с пальцами, а потом снял с варвара голову, кинул ее в мешок с серебром, поджег в кабинете занавеси и выскочил вместе со своим мешком в окно.
Вскоре в лагере начались суета и пожар, и мимо Сушеного Финика пробежал часовой. Ханадар убил его, а голову опять сунул в мешок. «Все-таки, – подумал Сушеный Финик, – две головы лучше, чем одна». После этого Ханадар Сушеный Финик переплыл реку и перебрался через ограду Киссурова лагеря. Там он развязал веревку от своего мешка, надел ее себе на шею, и пошел к палатке полководца.
* * *
Этой ночью Киссур и Идари сидел в шатре, и Идари оставила место слева от Киссура незанятым.
– Сегодня к ночью к нам придет гость, – сказала она.
И точно: после полуночи у палатки послышалась возня, и вскоре двое воинов ввели в палатку мокрого человека. В руках у него была чья-то голова, а на шее – веревка. Все узнали Сушеного Финика.
– Это чье голова? – спросил Киссур.
Тут Идари ответила:
– Это голова Золотого Опоссума, князя над рыжими варварами.
– Ничего другого я от тебя и не ожидал, – сказал Киссур.
Сушеный Финик посмотрел на свободное место слева от Киссура и спросил:
– Где ты хочешь, чтобы я сел?
– Посиди-ка ты у трехцветного треножника, – сказал Киссур.
Трехцветный треножник стоит посередине военного лагеря аломов, а рядом с треножником лежит женская прялка и шерсть. Когда кто-нибудь из воинов совершает грех, полководец посылает его сидеть под трехцветным треножником и ожидать решения своей участи. Воин сидит там день и ночь и прядет шерсть, словно баба. Когда он сидит там, каждый может его убить; а если он встанет и сам уйдет, то уже не имеет права вернуться. Иногда человек сидит и сидит, и, так как его никто не убивает, полководец сам скрепя сердце отдает распоряжение о казни.
Сушеный Финик сидел у трехцветного треножника шестнадцать дней и прял довольно прилежно. Он ни с кем не говорил, но по утрам у его ног видели следы маленького рысенка. Было видно, что ночью кто-то носит ему еду.
Через шестнадцать дней, – ровно столько Финик пробыл у Ханалая, – Киссур послал ему одежду со своего плеча и меч.
Сушеный Финик изрубил прялку и все, что напрял, на мелкие кусочки.
А еще через три дня Сушеный Финик разговаривал с Идари, женою Киссура, и сказал, что не понимает, отчего Идари на него дуется, если она сама же ждала его в ту ночь с головой Золотого Опосссума, и оставила для него место.
Идари помолчала и сказала:
– Я ждала не тебя, а Золотого Опоссума, который посоветовался со своими соплеменниками и решил изменить мятежникам. Но теперь, конечно, его соплеменники передумали.
А всему племени Золотого Опоссума было очень досадно, что их князь остался без головы. Они оплакивали тело десять дней, а потом сделали деревянную голову и так и похоронили.
* * *
У Киссура, помимо Сушеного Финика, был еще один любимый командир, Шадамур Росянка, оба из самой изысканной аломской знати. Лет пять назад они сидели вместе в жестокой осаде, и люди из дружины Росянки съели человека из дружины Сушеного Финика. Это выросло в постоянные препирательства между ними, и даже Киссур понимал, что Росянка в этом деле был неправ, потому что человека из дружины Сушеного Финика полагалось есть дружине Сушеного Финика, а не кому-то со стороны.
В конце лета Ханалай наконец заключил союз с мятежным Верхним Варнарайном, и в его войско явилось двадцать мятежников с дружинами.
И вот на третий день после их прибытия Шадамур Росянка выехал между войсками, объявил свое имя и стал повертываться и подпрыгивать вместе с конем, браня мятежников. Ему навстречу выехал конник на мышастом коне с красной попоной; поверх панциря у него был белый кафтан, шитый узлами и травами, и копейный значок был красный с белым ухом. В хвост коня были вплетены три жемчужные нити.
Конник крикнул, чтобы Шадамур перестал гавкать на честных людей, потому что вряд ли он так искусен на деле, как на словах. Шадамур взял копье, которое держал опертым о стремя, и поскакал навстречу. Шадамур бросил копье и противник бросил копье; Шадамур заслонился от копья щитом и противник сделал то же самое. Копье Шадамура попало в щит и копье противника попало в щит: Им стало неудобно держать щиты, и они бросили их на землю. Тут они вытащили мечи и стали ими рубиться, а войска с обеих сторон помогали им криками и усердными молитвами.
Прошло порядочно времени, и Шадамур сказал вполголоса противнику:
– Стыдно тебе, Калхун, драться за поганого простолюдина Ханалая, и за кучку горожан, которые каждый день сходятся на рынок торговать и обманывать друг друга. Не лучше ли тебе перейти на нашу сторону?
Шадамур узнал этого человека, Калхуна, по цветам: у них была общая тетка. Калхун отвечал:
– Думаю, это тебе лучше перейти на нашу сторону, потому что Ханалай наслышан о твоих доблестях и предлагает тебе две тысячи в месяц, не считая добычи, – а это втрое больше того, что ты получаешь у императора.
– Бесчестное это дело, – изменить господину, – возразил Шадамур.
– Что же бесчестного в том, – удивился Калхун, – чтобы служить господину, который, еще не видя тебя, ценит твою доблесть втрое дороже?
Тут он переложили мечи из руки в руку и снова начали биться. Лошадь Калхуна попала копытом в барсучью нору, и тот слетел на землю. Шадамур не хотел, чтобы про него говорили, будто он победил нечестно, повернул коня и ускакал.
Вечером в лагере Киссура был пир. Киссур поднес Шадамуру из своих рук серебрянный кубок, а потом комадиры повскакали и стали в восхищении танцевать перед Шадамуром.