Понедельник начался для Сергея Ахрозова с очередной склоки. С утра не было начальника ремонтного цеха – сучонок вчера напился и сорвал совещание, ночью кто-то разорил оставленный без присмотра БелАЗ, и вдобавок от энергетиков пришло очередное письмо, в максимально хамских выражениях утверждавшее, что комбинат просрочил платежи за электроэнергию аж на два дня.
Ахрозов созвал совещание и велел ни с кем ни соединять, а когда совещание кончилось, оказалось, что ему звонил мэр и что Люба этого не передала.
Ахрозов вызвал Любу в кабинет и начал на нее орать.
– Какого…? – орал Ахрозов, – есть список людей, с которыми я разговариваю при любых обстоятельствах! Ну и что что никого не соединять? К Аркадьеву это не относится! Как можно так работать?
С крупного продолговатого лица Любы уже готовы были сорваться первые слезы.
– Почему в предбаннике все время накурено? – продолжал Ахрозов, – Что значит: я запретил отлучаться с рабочего места? Ты бы еще на рабочем месте еб…
В этот момент раздался осторожный стук в дверь, створка ее приотворилась, и в кабинет просунулась мордочка Насти.
– Ой, Сергей Изольдович, – сказала она, – а вы заняты? А то мне сказали, что вы заняты…
Ахрозов покраснел, и непроизнесенное окончание фразы застряло у него в глотке.
– Ладно, Люба, иди, – сказал он.
– А вы?
– А я девушке обещал комбинат показать, – сказал Ахрозов.
Люба сглотнула слезы и вышла, стараясь не смотреть на молодую сестренку начальника службы безопасности.
* * *
Экскурсия вышла интересной, потому что жизнь для Насти вообще была интересная штука. Сначала машина долго-долго ехала между белых барханов, которые изумительно подошли бы для съемок фантастического фильма, – это были отвалы комбината.
Отвалы, перерезанные следами грузовиков, простирались на несколько километров, время от времени на пути возникали насосная станция или линия электропередачи, и тогда Ахрозов вылезал из машины, заходил на станцию и придирчиво инспектировал каждый гвоздь. При виде его рабочие немедленно принимались работать, и Ахрозов тут же начинал кричать.
На самом комбинате шум был ужасный. Гигантские мельницы вращались, как колеса судьбы, железные поручни над железным полом были покрыты жирным черным осадком, и когда Ахрозов зашел на склад, рабочие бросились тушить на складе свет.
– Раньше надо было экономить свет, когда я не пришел, – сказал Ахрозов, – а теперь что? Я вон человеку хочу склад показать.
Но, против обыкновения, не ударил мастера и даже не выругал его.
Потом завод кончился и началась природа. Черный джип Ахрозова миновал карьеры и железнодорожную станцию, и наконец поехал вдоль неширокой в этих местах Туры. Река текла в глубоком овраге, обросшем со всех сторон кустами и елями, и из оврага оглушительно трещали лягушки. В овраге было холодней, чем вчера в степи, зелень на земле уже истлела, и среди облетевших кустов горели гроздья рябины.
Потом река раздалась и превратилась в дивной красоты пруд. На другом его берегу из-за кедров и елей выглядывали роскошные каменные дачи, и на причале качались две белобоких яхты: Богоявленский пруд считался одним из красивейших мест региона. Несколько самых богатых людей области, в том числе Афанасий Горный, обустроили здесь свои резиденции.
– Ой, ежевика! – вскрикнула Настя и сбежала с дороги, вниз, туда, где на длинных буро-зеленых плетях ежевики виднелись черные крупные ягоды.
Кусты ежевики расползлись по старой плотине, отделявшей пруд от Туры. Приглядевшись, Настя заметила остатки огромного железного колеса, а с другого края плотины – кирпичный вытянутый дом с выбитыми окнами и датой, выложенной под самой крышей: 1893. Сквозь трещины в плотине сочилась вода.
Ахрозов, спустившийся вслед за ней, стал озабоченно трещины разглядывать.
– Это что? – спросила Настя.
– Старая электростанция, – ответил директор. – Здесь еще Синебрюховы построили целый каскад электростанций. Первый каскад в России, тут же тоже тогда руду добывали. На Богоявленке.
– А почему их забросили?
– Невыгодно. Река небольшая, сейчас совсем другие мощности нужны. Во-он, внизу у Нижнесушинки еще одна плотина.
Ахрозов стоял совсем близко от Насти, сильные его пальцы с изъеденными ногтями взяли Настю за плечи и развернули в сторону далекой, запрятанной за деревьями и дымкой Нижнесушинки, и на Настю мгновенно пахнуло мужским потом из-под кожаной куртки. Запах был нерезкий, даже приятный.
Настя старательно приподнялась на цыпочки, обхватив руками кирпичную кладку, так, чтобы ее короткая юбка взъехала как можно выше, но так никакой плотины и не увидела. Когда она обернулась, она увидела, что Ахрозов смотрит не на нее и не под юбку, а спрыгнул под откос, и озабоченно изучает трещины в плотине.
– Что такое? – спросила Настя.
– Да ничего. Мэр, сучонок. В прошлом году списал триста тыщ баксов на ремонт плотины, где тут ремонт? Тут ежевика, а не ремонт.
– А надо – ремонт?
– Конечно, надо, – буркнул Ахрозов, – рухнет, так мало не покажется. А мы, между прочим, Богоявленку хотим купить. Там руда хорошая, а директор урод.
Настя снова приподнялась на цыпочки, выглядывая Богоявленку, которую хотели купить. Ничего не выглядела: однако на этот раз Ахрозов глядел уже не на плотину, а на нее, и вдобавок стоял внизу. Загляделся так, что поскользнулся и проехал два метра вниз по бетонному, заросшему мелким вьюном откосу.
Когда они поднялись к шоссе, Ахрозов приказал водителю ехать обратно. Дорога вскоре отвернула от Туры и пошла вдоль рельс. Снова вода показалась только через двадцать километров.
Теперь это была уже не река, а огромный пруд в оправе из вековых сосен, со строгой и черной водой, похожей на зеркало, в которое ночью глядятся пролетающие над землей спутники.
По ту сторону пруда начинались низкие осыпавшиеся горы, и роскошная мраморная лестница поднималась к пансионату «Иволга». Дорога в это месте ветвилась, уходила на дамбу, и тут только Настя заметила, что впереди еще один пруд, расположенный гораздо выше и отделенный от нижнего шестиметровой высоты плотиной.
– А зачем эти пруды? – спросила Настя.
– Это шламохранилища, – с немедленной готовностью отозвался Ахрозов. – Сашка, останови машину. Или нет, у первого пруда останови.
Спустя пять минут черный джип притерся к бровке дамбы, и Настя с Ахрозовым вышли из машины. Дорога в этом месте дамбы была узкая, по ней с трудом мог проехать тяжелогруженый грузовик.
Третье шламохранилище был совсем уже некрасивый пруд, с бетонным бордюром вдоль дороги и серо-зелеными берегами. Вода в нем была беловатая и мутная.
– Всю работу по очистке руды на комбинате делает вода, – сказал Ахрозов. – Это замкнутый цикл. Грязная вода сбрасывается вот в этот пруд. Она со шламом, то есть с пустой породой. Здесь вода отстаивается, шлам уходит на дно, а вода сбрасывается во второй пруд. Там она отстаивается снова, а в третий пруд она уже идет совсем чистая. Оттуда через насосы она снова идет на комбинат.