— Не делай удивленного лица. Это я должен удивляться тому, что здесь творится. Феерическая фемина блуждает по лесу, а ты бревном дрыхнешь в палатке.
Волна пошлости («фемина и т.д.), поднятая Валериком, потопила сложную нервную схему только что не произошедшего события. Вадим счел за лучшее не сопротивляться, расслабиться, осмотреться. Он догадался, что понимает в происходящем значительно меньше, чем ему хотелось бы. Люба, видимо, ускользнула в лес, когда он, зажмурившись, глотал пьяную газировку. Вадим тихо опустился на одно из перевернутых ведер, не убирая с физиономии недоуменного выражения. Проходя мимо него к другому ведру, Валерик наклонился и громко прошептал:
— Хорошо, если только дрыхнешь, а не дрочишь. Смотри, упустишь девочку.
Вадим вспыхнул. Люба находилась на таком расстоянии, что нельзя было с уверенностью сказать, слышала она гнусное высказывание друга или нет. И что делать, если слышала?!
Развязный старикашка откинул полы белого полотняного пиджака, уселся напротив смущенного юноши и покрутил головой, как стервятник, выискивая пишу длясвоей язвительности. Тут вступила Люба.
— Валерий Андреевич, я хочу вам пожаловаться на Вадима, — заговорила она с какой-то новой степенью раскрепощения, с неприятной свойскостью в тоне.
— Жалься, пожурю охламона.
— Ну зачем он меня сюда привез?! Дядя Боря сбежал в лес и будет только к ночи, да и то, наверно, сразу спать завалится. Зачем было мне все эти списки писать, когда ничего, так сказать, не отоваривается?! И к моим он ни как не соберется, отец уж просит, просит, что трудно оторвать денек-вечерок.
Валерик достал хронометр, поднял-опустил тускло блеснувшую крышку, как бы показывая, кто тут авторитет.
— Я заскучал было, рванул к друзьям, душевно обогреться, а тут… Ладно, по порядку. Знаешь, Люба, не гневайся ты на негостеприимного гения. Он в отпуске, а для зверя по имени «звезда» такие дни подобны периоду спаривания.
— С кем?
— С мечтой, Люба. К ним приближаться или бесполезно, или опасно.
— Так зачем…
— Маринка хотела как лучше, хотела пособить братишке, поэтому притащила вас сюда по блату. Что же до списка как такового, то он носит не ассортиментный, а философский характер. Ты сама, своей рукой зашифровала в нем свое будущее.
Люба даже присела, наклонив голову набок, как бы говоря: ну-ка, ну-ка!
— К каждой из знаменитых фигур, имена которых ты обозначила на листке бумаги, стоит длинная очередь. Причем, все они не бесконечны, и все они разной длины. Когда-нибудь ты со всеми с ними встретишься, и с Пушкиным, и с Кларой Лучко, и с майором Томиным. Причем, на законных основаниях, и никакая звезда не посмеет удрапать от тебя в лес, или, скажем, напиться в этот день. У тебя будет не пять минут, а что-то около часа. В зависимости от спроса на конкретную фигуру. Ты сможешь задать все вопросы, какие пожелаешь. Но главное, ты получишь встречу не тогда, когда ты ее желаешь, а когда сама жизнь «захочет» тебе ее дать. Уловила? Часто это бывает в тот момент, когда эта «звезда» тебе на фиг не нужна. Понимаешь, это становится похоже на некое подобие судьбы. С помощью этого громадного, неуклюжего, и, поверь мне, иногда даже коррумпированного аппарата человечество возвращает себе прежние ощущения, в сознании у него как бы отрастает идея будущего, говоря казенным языком, уверенность в завтрашнем дне. Без этого ведь можно свихнуться, и отдельному человеку, и целому человечеству. Жизнь здешняя ментально становится в чем-то похожа на ту, что была у тебя прежде.
— Моментально?
— Не перебивай. Ведь что было и прежнее твое существование, как не цепочка СЛУЧАЙНЫХ встреч. Свалившихся на тебя отнюдь не в тот момент, когда тебе это было нужно. Вспомни хотя бы этого Егория, так его, кажется, звали.
— Кто это?
— Твой водитель автобуса.
— А, Егор Семеныч, мы с ним теперь большие друзья.
— Да? Вот видишь, как хорошо.
— Да, Валерий Андреевич?
— С одной стороны, Новый Свет предлагает каждому новому своему жителю полноценный механизм выработки больших случайностей. Только БОЛЬШИХ. На то, с кем тебе завтра утром придется встретиться при выходе из дома, он не влияет. С другой стороны, ты, посредством собственноручного списка вбрасываешь в приемное жерло этого механизма абрис собственного характера. Другими словами, ты отсекаешь все заведомо неинтересные тебе дорожки. Тебе не нужен Ганди, тебе не нужен Цезарь, выкраивай, машина, из того, что есть. Из Пугачевой и Ленина. Таким образом, вы совместными усилиями лепите некую судьбину. Засевший в болоте безвременья, человек вытаскивает сам себя за волосы. Или, вернее, думает, что вытаскивает.
— Мудрено, — сказала Люба.
Старик махнул рукой.
— Нет, скорей забавно.
— А вы?
— Что я?
— Вы со всеми своими «звездами» уже встретились?
Валерик задумчиво улыбнулся.
— Мне не положено. Я ведь еще не умирал. У меня другое предназначение. Мне приходилось их охранять.
— Охранять? От кого?
— Вспомните про образ очереди, к которому я несколько раз прибегал. Моя работа заключалась в наблюдении за тем, чтобы в этом деле сохранялся порядок. Что б люди, условно говоря, не толкались, не пролезали раньше времени. Это целая отдельная, очень продуманная, детализированная служба.
— Понятно. А Вадим?
— Что Вадим?
— Он ведь раньше меня воскрес, он ведь тоже составлял список.
— Конечно. И как миленький стоит в целой куче очередей.
— Неужели так и ни с кем…
— Почему же. Кое-что удалось. Вадим, к примеру, лучше всех нас, пацанов-сверстников, играл в футбол и всегда очень хотел забить гол Льву Яшину. Он яростно утверждал, что из трех пенальти один забьет обязательно, только дайте попробовать. Кто мог подумать, что такая ситуация может стать реальной. Не прошло и трех месяцев после воскрешения, как Вадику сигнал — выезжай, Лев Иваныч ждет. Послезавтра. Я пристроился с ним, так как был главный соперник Вадика в том споре.
— Ну и что?
— А то, Люба, что спор наш так и не разрешился. Приехали мы к старику, а он, видите ли, действительно старик. Экипировался честь-честью, в форме, в наколенниках (ампутированную ногу ему восстановили, конечно), в засаленной фуражке, топчется у ворот.
— Ну и?
— Пришлось ограничиться беседой. Он замечательный мужик. Добряк, умница. Даже не почувствовалось, что мы у него двадцатые за день. А ведь ему иной раз приходится грохаться на землю перед всеми этими наглыми пенальтистами. Роль свою он обязан исполнять как следует. Правда, я думаю, увидев, что он уже старик, большинство его жалеют.
Валерик поднял палку и пошустрил ею в костре. Седые хлопья вяло всплыли над казанком.