- Костя, ты выдержишь испытание!… Обугленный, - с ободранными стропами, оплавленный, как космический корабль, ты пролетишь сквозь пылающую сферу, пробьешь сверхплотные пласты бытия и вернешься из Космоса с небывалым знанием!… Твое страдание - цена за открытие!… Твое поражение - спутник твоей великой Победы!…
Они шли по осенней Москве, туманной, промозглой, в грязно-желтых мазках фонарей, с сырыми фасадами, на которых поселилась синеватая плесень, с обглоданными колокольнями, убогими пятиэтажками, с кривыми липкими улицами, по которым воровато проносились редкие автомобили. Но над всеми домами и крышами, из бесформенного, холодного камня возносился мистический град. Блуждали по небу алые и голубые снопы. Сверкали, ниспадая, пышные золотые фонтаны. Над, черными пробитыми куполами расцветал, исчезал в небесах божественный храм. Над ядовитыми полосатыми трубами простирался хрустальный чертог, где, казалось, идет вечный праздник. Над скучным однообразием мучнисто-белых кварталов вспыхивали огромные цветные букеты, взвивались спирали и змеи, проливались салюты. Река переливалась волшебными струями, качала огромное павлинье перо. Висели стеклянные мосты, прозрачные аркады. Улицы казались алмазным живым потоком. Горели в черном небе громадные чудесные надписи с изречениями мудрецов и поэтов. Вспыхивали среди звезд огромные табло с ликами святых и пророков. Город утрачивал свои обыденные очертания, его материя превращалась в энергию, в световые лучи и вспышки. Улетал и вновь появлялся, поражая невиданными прекрасными формами. Кристаллическими призмами, прозрачными параболоидами, хрустальными сферами, где, как молнии, пульсировали синусоиды, крутились эллипсы, вычерчивались таинственные графики законов, по которым развивается земная история и вселенская жизнь.
- Вся моя жизнь - абсурд, отвратительная бессмыслица!… Тупиковый вариант развития!… Болезненное заблуждение человечества!… Мое стремление к совершенству обернулось уродством!… Любовь превратилась в ненависть!… Коммунистическое будущее, в которое я религиозно верил, привело к неандертальскому прошлому!… Я должен исправить ошибку и уничтожить себя… Я болен проказой, туберкулезом, сибирской язвой… Меня надо сжечь вместе с Городом Будущего, закопать в могильник, оградить колючей проволокой… Я должен повеситься на макете Города, как Иуда… Я убил в ней ребенка и должен убить себя!… Я - детоубийца, царь Ирод!… По ту сторону смерти меня встретит сын, страшно изрезанный эмбрион с окровавленным лицом…
Они шли по Котельнической набережной. Безумное лицо Шмелева было обращено в дождливое небо, в котором расплывался шпиль высотного здания. Коробейников, сопереживая другу, вдруг увидел, как высоко, из-за шпиля, словно жуткая красная планета, выплывает огромный эмбрион, перевитый пуповиной, с обрезанными ручками, отсеченными ножками. Лицо эмбриона повторяло узким разрезом глаз, выпуклыми скулами, твердым, с ямочкой, подбородком лицо Шмелева.
- Костя, не смей сдаваться!… Не смей отступать!… Ты один страдаешь за все человечество!…
Они шли сырыми бульварами с искривленными, ищущими и не находящими неба деревьями. На ветвях, словно черные продолговатые плоды, сидели спящие вороны. Мимо прошел трамвай, скрипучий, с озаренной, мертвенной сердцевиной. Проскрежетал на повороте колесами, уронил на рельсы длинную зеленую искру.
- Миша, ты настоящий друг. Выдерживаешь мой страшный натиск, мою истерику. Я должен выстоять. Если погибнет мой Город Будущего, может погибнуть вся советская цивилизация, весь вектор развития, куда устремилось человечество. Назревают новые великие открытия - биоинженерия, генетика, глобальная коммуникация, связывающая воедино все человечество, искусственный интеллект, синтезированная жизнь, биомашины. Либо все это станет служить гармоничному человечеству, строящему мировой коммунизм, либо превратит человечество в управляемую антропомассу, подчиненную фашистскому меньшинству. Мой проект придает нашей остановившейся цивилизации новый динамизм, спасает социализм от застоя. Я должен, должен выстоять…
Коробейников страшно устал. Шмелев вампирически выпил его живую энергию. У Коробейникова было чувство, что из него извлекли живые органы, пересадили другому, а он с пустой грудью, лишенный сердца и печени, вяло колыхался в зыбких сумерках. Так выкапывают дерево, пересаживают на другую почву, оставляя пустую яму. «За други своя…» - повторял он беспомощно, чувствуя яму в груди.
Мимо, с тяжелым урчанием, прошла колонна военных грузовиков. В зачехленном кузове мелькнули лица солдат, пахнуло сырым брезентом и ружейной смазкой.
- Либо страна совершит небывалый рывок, продолжит проект, именуемый «СССР», либо рассыплется. Советский Союз был задуман как огромное конструкторское бюро, в котором непрерывно идет проектирование. Наша страна как самолет, который постоянно усложняется во время полета, меняет двигатель, виды топлива, совершает дозаправку в воздухе. Сотворяет себя и небо, в котором летит. Лишь на минуту прекратится творчество, как небо исчезнет и самолет упадет. Мой Город Будущего - очередной этап грандиозного проекта. Тот объем, куда переместится жизнь, которой тесно в изношенной оболочке, как созревшей бабочке тесно в коконе. Либо после сонного созревания кокон раскроется и из него вылетит прекрасная бабочка, либо куколка сдохнет, наполнит кокон смердящей гнилью…
Коробейников устал от метафор друга, которыми тот обгладывал любое живое чувство. Устал от его мышления, работающего как камнедробилка, перетирающая любую живую мысль. «За други своя…» - повторял Коробейников, испытывая не волнение от этих заповедных слов, исполненных любви, а только усталость. Ибо сердце, призванное любить, было извлечено из груди и, пересаженное, билось в Шмелеве.
Вверх по бульварам, разбрасывая безумные фиолетовые вспышки, промчалась «скорая помощь», огласила ночь истошной сиреной и канула, словно обморок.
- Миша, я должен выстоять любой Ценой. Должен выиграть социальное время, завершить Город Будущего и спасти страну от крушения. Я использую мою драму как мощный ускоритесь, как рывок вперед. Энергия моего страдания превратится в энергию творчества. Ты поддержал меня в ужасную минуту, напоил своими силами, и я твой вечный должник. Ты должен знать, что служишь не просто мне, не просто Городу Будущего, но идее бессмертия, к которой устремлен мой проект. В моей лаборатории есть банк данных, куда занесены все, кто участвовал в этом проекте. Там есть Аристотель, Эйнштейн, Циолковский. Есть русский космист Федоров, святые Борис и Глеб, Ленин и скульптор Цаплин. Там есть и ты. Когда новое человечество, заселившее Город Будущего, приступит к воскрешению мертвых, ты будешь воскрешен. Так я верну мой долг…
Коробейников понимал, что это была гордыня, безумная мечта, неосуществимое дерзновение. В своем эгоизме и ослеплении друг был беззащитен.
Мимо проехал медлительный хлебный фургон с ночной выпечкой. Пахнуло теплыми ржаными буханками. Изнемогая, без сил, Коробейников тянулся на этот чудесный исчезающий дух.
- Твой друг Рудольф Саблин совершенно прав. Он требует исключить из проекта «человеческий фактор» как несовершенный элемент конструкции. Как непредсказуемую, внесенную в проект составляющую, способную разрушить великое целое. Женщина - источник предательства. Несет не рождение, а смерть. Не красоту, а уродство. Одинокий мужчина, освобожденный от женщины, творящий подвиг, и есть античный герой.