Кандидат Голодин потряс стопкой исписанных листков. В лице, во всем его облике выражался искренний горячий ораторский энтузиазм. Выглядел он очень убедительно – такому человеку хочется верить, особенно когда плохо представляешь, каков он на самом деле.
– Знаете, что это такое? Это данные социального опроса по поводу сохранения СССР. Помните, при Горбачеве такой проводился? Тогда подсчитали голоса целиком по Союзу. Но это все равно что подсчитать среднюю по больнице температуру. Надо было считать по областям, и тогда было бы ясно, кто хочет остаться, а кто хочет уйти. Если бы в то время хватило мозгов повести такой подсчет, сейчас с нами были бы и Харьков, и Днепропетровск, и вся Белоруссия, и Усть-Каменногорск с Целиноградом и Павлодаром, не говоря уж про Крым. Мысль понятна? Вот эти данные, в моей руке. Я не экстремист, я не собираюсь ни на кого нападать, но пусть те, кто будут садиться за стол переговоров с нами по любому вопросу, знают, что у меня с собой пачка этих листков… Да, молодой человек, говорите.
Встал из публики крупный мрачноватого вида парень. Пока ему доставляли микрофон, вся страна хорошенько его рассмотрела. И угрюмый взгляд, и вертикальный шрам на щеке.
– Почему Россию так не любят все в мире? Или боятся? Андрей Андреевич кивнул как бы в знак благодарности за вопрос, на который ему и самому очень хотелось бы ответить. К ответу на который он очень хорошо подготовился.
– К сожалению, вы правы. Нас на Западе не любят. И если хотите, я вам объясню почему. Мы играем не по правилам. Мы, Россия, не признаем правил Запада, который сейчас правит миром. Весь девятнадцатый и весь двадцатый век мы норовили навязать остальному миру свои представления о том, что хорошо и что плохо. Не получилось. Третью мировую войну, которую еще называют «холодной», мы проиграли, что говорить. Но и тут повели себя не по правилам. Немцы и японцы, проиграв войну, становятся на колени, опускают знамена, и Запад их тут же принимает в свою семью. При всех своих заявленных имперских амбициях, Германия и Япония воевали в конечном итоге за право попасть в «золотой миллиард». И своего добились: решено было, что лучше их иметь среди друзей, чем среди врагов. Россия же, проиграв войну с Западом, лишившись территорий, обложенная контрибуциями в виде процентов по долгам, с разваленной армией и промышленностью, осмелилась не опустить знамен. И опять претендует на место в клубе великих. Это все равно как если бы, играя в шахматы, вы сбили фигуру соперника, а он опять выставил бы ее на доску. Это «ход конем по голове».
Сбоку к Андрею Андреевичу подошла девушка со стаканом чая, он мимолетно ей улыбнулся, взял стакан и сразу отпил половину.
– Нас похоронили, а мы гуляем. Все ждали, что на Запад хлынут эшелоны голодных беженцев из Ижевска и Вологды, а хлынули миллиардеры – скупать их дворцы и футбольные клубы. Представьте себе, что летом сорок пятого года все рестораны на Лазурном берегу были бы заняты офицерами СС с полными карманами долларов. А наши владельцы банков, бывшие генералы КГБ, селятся рядом с принцами Монако – и хоть бы что. За это нас не любят. Запад не выдерживает своих собственных норм поведения, он труслив и неблагодарен. Да за одно то, как Россия позволила разделиться Советскому Союзу, не взорвав ни одной атомной бомбы, откромсав огромные куски своего родного славянского тела ради спокойствия бывших бандеровцев и полувымерших казахов, – за одно это Запад должен сто лет в ножках у нас валяться! А они? Это ненависть животная, иррациональная, не утолимая ничем, кроме самоуничтожения. Вот если бы мы умерли, они начали бы нас жалеть и ставить о нас слезливые фильмы, как про истребленных индейцев. Но Россия никогда не станет резервацией. У нас всегда есть два союзника. Александр Третий говорил, что это армия и флот, теперь это – нефть и газ! Если Господь управит и я окажусь у кормила российской власти, то с помощью этих союзников добьюсь того, чтобы наша страна заняла то место в мире, которого она заслуживает!
– Врет, сволочь, – раздался за спиной у Сидора Лапузина незнакомый голос. Профессор попытался переложиться на подушках, чтобы увидеть говорящего, но гость не стал ждать, когда тот завершит свои инвалидские усилия, сделал несколько шагов и стал в ногах профессорской кровати. Это был Танкер. Один, без телохранителей. Впрочем, в данном обществе они ему были без надобности.
– Врет. Американцы держат его на таком крючке, что он может болтать все что хочет. Куражится как шлюха, которая знает, что в конце концов обязательно даст.
Лапузин тихо, жалобно закашлялся.
– Знаешь, кто я?
– Догадываюсь, – сказал Лапузин, и в глазах у него появилась тихая тоска.
– Это я велел положить вас вместе и отдельно.
Чтобы не усмехнуться в ответ на это заявление, получившееся непреднамеренно парадоксальным по форме, профессор процедил:
– Спасибо.
Танкер повернулся к телевизору.
– Как научился врать, а?! И смелый, как Жирик. Думает, умнее всех. Только я скажу тебе вот что, профессор: ничего у него не получится.
Лапузин не был расположен к политическим спорам, но все же не удержался:
– Почему? Вся ситуация вроде бы под него ложится.
– Путин не даст.
– Что он его – убьет, что ли?
– Не-ет. Путину нельзя делать то, что можно, допустим, мне.
– То, что возможно быку, неудобно Юпитеру. Танкер резко повернулся к лежащему:
– Не говори непонятно.
– Ладно, не буду.
– Кое-что растолкую. Ты же не думаешь, как остальные, что пожар на фазенде у Винглинского – всего лишь несчастный случай?
Лапузин закрыл глаза:
– Я вообще ничего не думаю.
– А вот это зря. Думать тебе придется. Много. Думать и придумывать. С выборами я тут благодаря нашему безголовому капитану разобрался. В городе теперь будет порядок. Некоторое время. Тебе должно его хватить, чтобы до конца выдумать супербензин. Ты меня понял?
Лапузин продолжал лежать с закрытыми глазами. Уголки его рта дергались: он сдерживал то ли рыдания, то ли хохот.
– Сказка про белого бычка.
– Какого еще бычка?! Хватит тут мне. Я тебе не кто-нибудь, на моих ушах лапша не удерживается. Американка привезла тебе все что надо. Ты что-то напортачил – рвануло. Второй раз будешь внимательнее – не рванет. Сделаешь бензин – развернемся, королями царствовать будем.
Профессор схватился за первую отговорку, что пришла ему в голову:
– Все равно надо дождаться брата.
– Что ты там бормочешь? Да выключи ты этого… – Танкер схватил пульт и несколько раз сердито в него ткнул большим пальцем. Телевизор не выключился, но сменил канал.
– О! – вскрикнул с искренним удивлением Танкер. – Вот тебе и брательник твой.
И в самом деле, на экране был Виталий Лапузин. Рядом с ним сидели Нестор Кляев, майор Елагин и калиновский телевизионщик Грэг. Значит, надо понимать, это местный канал. Городской голова закончил свое мощное выступление, и теперь время просветительской передачи.