Парню надо было обдумать ответ, и Санк-Марс дал ему на это время.
— Да, я думал о нем. Не всегда, конечно, то есть не очень много. Так, иногда, время от времени.
— А когда ты думал о нем, он тебя злил, может быть, или раздражал? Может быть, ты о нем плохо думал, желал ему зла? Тебе не хотелось стукнуть его или сильно пихнуть, еще как-нибудь свою злость на нем выместить?
— Нет, то есть не знаю… Может, иногда. Так, ничего серьезного, — неуверенно сказал парень.
— А тебе никогда не хотелось его убить?
— Не убивал я Акопа! — резко возразил Коутес. — Господи!
Санк-Марс напряженно смотрел на него, не отводя взгляда.
— Давай-ка, сынок, отвечай: тебе когда-нибудь хотелось его убить?
Коутес ерзал на стуле, взволнованно жестикулировал и извивался всем телом, как будто хотел с себя что-то стряхнуть. Мэтерз тем временем как завороженный наблюдал за Санк-Марсом. Он никак не мог понять, то ли его напарник и впрямь стал одержимым, то ли его свирепость и решимость были лишь блестящим спектаклем, разыгранным с единственной целью расколоть парня. Он никак не мог взять в толк, к чему должен был привести этот яростный допрос, зачем ему снова ворошить уже перепаханную землю.
— Да ладно, хорошо, может, я когда и хотел, чтоб с ним что-то плохое стряслось… Не все время, конечно, а так, изредка, иногда, если меня особенно доставали. И что в этом такого? Ну работал он иногда под машиной, а я думал, что будет, если она на него свалится. Ну и что? Что здесь такого страшного?
— Как что, Джимми? Тогда твой приятель был бы убит! Ты желал ему смерти, и вот он умер. И теперь, Джимми, ты не сможешь спокойно жить дальше, пока не признаешься, пока не исповедуешься. Ты и сам знаешь, что это так. Ты просто не сможешь жить с такой ношей. Когда ты сдавал его Каплонскому, ты прекрасно понимал, что с ним случится что-то плохое. Ты отлично знал, что эти ребята не в бирюльки играют. Ты все время в гараже что-то вынюхивал, кого-то подслушивал. У тебя все время были ушки на макушке. Ты ничего не пропускал не только мимо ушей, но и мимо глаз. Ты хорошо знал, Джимми, что Каплонский и его приятели ни за что не допустят, чтобы кто-то на них стучал. Ты прекрасно отдавал себе в этом отчет. И когда ты сдал его Каплонскому, это было то же самое, что сбросить машину на голову Акопа, когда он под ней лежал, или я не прав? Ты ведь знал обо всем заранее.
Тут-то парень и раскололся:
— Я не думал, что они его убьют.
— Может быть, ты и не был в этом совершенно уверен. Но, Джимми, ты же отлично знал, какому риску его подвергаешь, ведь знал же? — Теперь, вырвав у парня признание, Санк-Марс говорил спокойнее. — Возможно, ты себе представлял, что они его изобьют до полусмерти. Потом он мог бы выжить, а мог бы умереть. Ты был готов пойти на этот риск. Ты даже представлял себе, что кто-то войдет в такой раж, что будет готов его застрелить. Эти ребятки способны на все. Ты четко понимал, на кого работаешь, правда, Джимми? Давай, встряхнись, ты же мужик, взгляни правде в лицо! Посмотри мне в глаза.
Парень сидел на стуле, его трясло, голову он опустил, но Мэтерз, сидевший за его спиной, знал, что из глаз его текут слезы, что он уже на пределе.
— Ты же знал, знал ведь? Когда ты получил от Акопа эту информацию, ты только и думал о том, как бы на него настучать. Ты не хотел этого делать, потому что ты хороший парень, но эта мысль все время вертелась у тебя в голове, она тебе спать не давала, все нутро тебе разъедала. Ты так ему завидовал, что тебе наплевать было, что это могло значить для бедняги Акопа. Ты вообще об этом не думал. У тебя от злости все в голове мутилось, от дикой зависти твоей, от уверенности в том, что несправедливо, когда у него все идет так гладко, а тебе приходится так туго. Или я не прав?
Мэтерз видел, как парень кивнул и сдался.
— Да, наверное, — очень тихо проговорил он.
— Ты никому больше не хочешь завидовать, правда, Джимми? Ты хочешь, чтобы все это забылось как страшный сон. Ты хочешь быть в ладу с самим собой, со своей жизнью, хочешь стать порядочным человеком, к которому люди относятся с уважением. Ведь ты же хочешь быть таким человеком, Джимми? Но чтобы это получилось, тебе надо покончить с твоей завистью, избавиться от вины, которая тебя гнетет. Вот твой главный враг. Взять то, что дает тебе жизнь, а на остальное заработать. Я правильно говорю, Джимми? А чтобы это сделать, глупо кому-то завидовать, от этого ты себе только печенку сожрешь. Теперь ты сам это понимаешь.
Парень совсем поник, как будто съежился от бередившей ему душу боли. Санк-Марс положил ему руку на плечо, пытаясь успокоить, и дал ему время выплакать горе. Минуту спустя он потянул его за плечо, чтобы тот снова прямо сел на стуле.
— Слушай, Джим, ты сказал нам про того русского, и это хорошо. Но мне надо, чтобы ты снова вернулся к той ночи. Очисть себя внутренне, тебе нечего больше скрывать. Вернись мысленно к тому вечеру, когда русский приходил в гараж. Это было после того, как ты уже все сказал Каплонскому. Ты ведь тогда там подметал, правда?
— Да.
— И ты решил подслушать, о чем они говорили. Ты должен был это сделать. На Акопа ты уже настучал, и теперь тебе надо было точно узнать, как они с ним поступят.
— Я тогда не все слышал.
— Но тем не менее ты хотел это услышать. Ты оставил дверь чуть приоткрытой. Я знаю об этом, потому что слышал на магнитофонной записи, как ты подметал. Ты сделал все, что мог, чтобы подслушать тот разговор. Ничего страшного, что ты слышал его не полностью, мы его записали на пленку. Но нам нужно знать, Джимми, что ты видел, чтобы кое-что подтвердить. Через стекло, отделяющее рабочее помещение от конторы, ты видел русского, так?
— Да.
— Он был один?
— Вместе с Каплонским.
— Больше там никого не было?
— Нет.
— Он въехал в гараж на машине?
Коутес отрицательно покачал головой.
— Напрягись, Джим. Хорошенько подумай. В тот день было очень холодно. У обочин были навалены сугробы, место для парковки найти было нелегко, особенно вечером, когда все уже приехали с работы домой. Въезжал русский в гараж?
— Нет, не въезжал.
— Ты не заметил, стояла ли снаружи машина с включенным двигателем?
Парень задумался.
— Да, его ждала снаружи машина. Но чтоб мотор работал, я не помню.
— Хорошо. А теперь снова напрягись — откуда ты знаешь, что снаружи его ждала машина? Может быть, он приехал на такси?
— Перед тем как уехать, он сказал мне, чтоб я пошел к шоферу и попросил его завести машину. Мне пришлось выйти и помахать ему рукой.
— И ты это сделал? Ты видел водителя, Джим?
— Нет.
— Нет?
— Было темно. Из машины он не выходил. Я ему только помахал, и он завел движок.