– Но почему вместо Иветты? – добивалась ответа мать. Педагог вздохнула.
– В спектакле заняты четыре девочки. Леля – дочь заведующей городского отдела образования, Машин папа – директор нашего металлургического комбината, а родители Кати работают в торговле, мама – в гастрономе, отец – в обувном магазине… Понятно?
В коммунистическую эпоху, когда продукты и обувь были тотальным дефицитом, объяснять выбор не приходилось. Ася вернулась домой и принялась утешать Иветту, но девочка усмехнулась:
– Ой, мама, Оля такая болезненная, все время занятия пропускает, потому и учится плохо, так что небось снова сляжет.
Так и случилось. За два дня до отъезда Золотова свалилась с тяжелой желудочной инфекцией, и Люка отправилась в столицу.
Вернулась она просто другим человеком. Огромный город, кажущийся на первый взгляд беззаботным, отлично одетые москвичи… Да еще в эти дни в Москве проходил Международный кинофестиваль, и Люка на расстоянии вытянутой руки увидела Софи Лорен, получила автограф от Жана Маре и фотографию от Марины Влади. Великолепно говорящая по-русски Влади даже погладила девочку по голове и сказала:
– Да ты настоящая красавица! О киносъемках не думала?
Карьеру актрисы предрек Иветте и седеющий, импозантный Греков, председатель жюри. Вручая раскрасневшейся Люке диплом и коробку конфет, мэтр покровительственно произнес:
– Вижу недюжинный талант. Когда школу окончишь?
– Через два года, – пролепетала Люка.
– Приезжай в Москву, – пригласил мастер, – возьму на свой курс.
С того дня в голове девочки засела мысль о том, что она обязательно должна жить в Москве. Вермь Люка тихо возненавидела.
Самое удивительное, что ей удалось попасть в театральный вуз. Как ни странно, но Греков припомнил способную девочку и помог абитуриентке проплыть сквозь рифы вступительных экзаменов. Наступила чудесная пора. Ася просто светилась от счастья. Сама она работала художником в местном драмтеатре и в мечтах видела дочь сначала на подмостках столицы, потом Софии, а там, возможно, Парижа, Лондона, Нью-Йорка… Ей грезилось приглашение в Голливуд, вручение Оскара…
В декабре Люка со слезами позвонила матери. В общежитии завелся вор, и девушка лишилась всех денег. Естественно, Асенька выслала дотацию. Следующий крик о помощи прозвучал через двадцать дней. Старик Греков потребовал с Люки деньги – двести рублей в месяц.
– Грозит иначе выгнать, – рыдала в трубку Люка, – ему тут все платят…
Ася приуныла. Зарплата театрального художника невелика – те же двести рублей.
– Не надо, мамуля, – плакала дочка, – ну его, этот театральный вуз, вернусь домой, пойду на завод кладовщицей!
От такой перспективы Афанасия чуть не скончалась на месте. Ее дочь, красавица, талантливая, нежная, интеллигентная девочка, одетая в синий халат, будет выдавать брезентовые рукавицы матерящимся рабочим!..
Женщина нанялась расписывать вокзальный ресторан и начала посылать девочке необходимые деньги. В марте в театральном училище сделали платным общежитие – сто рублей ежемесячно. Ася только качала головой, осуждая жуткие московские порядки…
Летом Люка собралась на гастроли со студенческим театром в Ригу. Потребовалось купить билеты, а еще слушатели скидывались на костюмы – по двести пятьдесят целковых… Словом, к четвертому году обучения дочери в Москве Ася продала почти все свое имущество, бегала по трем работам и даже не брезговала причесывать за копейки соседок по дому, благо отлично управлялась с расческой и ножницами. Женщина стала бояться телефонных звонков и писем – из трубки и со страниц коротких посланий она получала только одну просьбу: вышли денег!
Подходил к концу пятый курс, и Люка сообщила о великолепном шансе. В московском Театре на Таганке есть вакантное место, ее возьмут, но за это главному режиссеру надо дать… четыре тысячи рублей. Иначе распределят в какую-нибудь Тмутаракань изображать в детском театре пионерок, собачек и снегурочек…
Огромность суммы просто убила Асю. На сберкнижке у нее была всего одна тысяча, собранная с огромным трудом. Художница, не отдыхавшая нигде почти пять лет, хотела в этом году поехать в Крым…
Естественно, эти деньги были отправлены в Москву. В мае Люка позвонила и спросила:
– Мам, где еще три куска?
– Может, одного хватит? – робко осведомилась Ася.
– Что ты, – закричала Люка, – тут по десять за подобное место платят, это мне по знакомству уступают! Найди и вышли к пятнице.
Асенька пометалась по знакомым, набрала еще две тысячи и решила тайком от дочери съездить в Москву, броситься в ноги жадному главному режиссеру Театра на Таганке.
Удостоверение театральной художницы открыло перед ней двери. Ася вошла в кабинет и с порога принялась умолять седовласого импозантного мужчину. Через полчаса она еле живая вползла в метро. Режиссер был изумлен до крайности. Ни о какой Иветте Воротниковой он слыхом не слыхивал, места в труппе случаются, но на них объявляют творческий конкурс, если актриса подходит, берут без всяких взяток. Может, где и принято раздавать вакансии за деньги, но только не в Театре на Таганке.
Ася, всю жизнь общавшаяся с актерами, знала, что этим вечным детям ничего не стоит с самым честным видом врать человеку в глаза. Но каким-то образом почувствовала – пожилой режиссер говорит правду.
Полная дурных предчувствий, мать поехала в институт.
Здесь ее поджидал сокрушительный удар. Поджимая брезгливо губы, секретарь ректора сообщила:
– Воротникова отчислена два года назад, в самом начале третьего курса, причем с формулировкой: «за поведение, порочащее звание советской студентки».
Ася, почти потеряв голос, прошептала:
– Где же она?
Секретарша дернула плечом.
– Не знаю и знать не желаю.
– Да что произошло, расскажите, – принялась умолять мать. – Не успевала, двойки получала?
Тут в приемную быстрым шагом вошел ректор, и секретарь сообщила:
– Мать Воротниковой приехала, Эдуард Васильевич, дочурку ищет…
– Проходите, – вежливо посторонился мужчина.
Ася рухнула в уютное кресло, чувствуя, как к горлу подступают истерические рыдания.