Еще одна пуля прошила крышу и застряла в стропилах.
— Это намек, — сказал Илья. — Пора идти в сарай. Кира, ты только не деликатничай. Договорились, что через час — значит, через шестьдесят минут меня разбудишь.
Он ушел, а Кирилл перебрался к другой бойнице, чтобы ответить стрелку, который стал ему досаждать.
В бинокль он разглядел несколько камней, из-за которых тянулся длинный ствол. Кирилл положил «спрингфилд» на мешок с крупой и прицелился. Он не спешил стрелять, потому что хотел сначала определить силу ветра.
«Водоросли? Хорошая идея, — подумал он. — Но почему он думает, что я останусь здесь? К чему тогда мне дом на берегу залива? К чему мне шхуна, если я осяду в Оклахоме? Да и чем я буду здесь заниматься?»
Он снова поднял бинокль — и вовремя. За камнями приподнялась шляпа с заломленными спереди полями. Длинный ствол зашевелился, и Кирилл, отложив бинокль, вжал приклад в плечо.
Вспышки не было видно, зато выстрел поднял целый смерч пыли перед каменным укрытием, и она понеслась в сторону, смешиваясь с пороховым дымом. Кирилл сделал поправку на ветер и нажал на спуск.
Он стрелял из глубины чердака, не высовывая ствол, поэтому все вокруг заволокло дымом. Перебежав к соседней бойнице, он с трудом поймал биноклем ту самую кучку камней. Сначала показалось, что там никаких перемен. Понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть приклад винтовки, который торчал за камнями. Ну, а если винтовка смотрит прикладом в небо, значит, хозяину сейчас не до нее…
«Вот чем я буду здесь заниматься, — подумал Кирилл, вставляя новый патрон. — Охотой. Замечательный предлог для того, чтобы остаться в одиночестве. Уйду подальше, устроюсь в красивом месте, открою книжку…. А подстрелить чего-нибудь на ужин всегда успею».
Именно так он проводил свои лучшие часы в море. Сидел в тени под парусом и читал, бросая взгляд на облака или на волны. Иногда Кирилл пытался делать какие-нибудь записи, но получалась ерунда в стиле судового журнала. Нет, писать он мог только на земле, за прочным и неподвижным столом, где листы бумаги не норовят упорхнуть в открытый иллюминатор, подхваченные бризом…
«Оклахома — вот место, где я мог бы написать свои лучшие книги, — думал он. — Здесь тихо и пусто, как в море во время штиля. Эх, жалко, что мы с Питером спилили тот дуб! Замечательный был дуб. Как хорошо было бы сидеть под ним и смотреть на далекие холмы, и ждать, когда внизу, на тропинке, мелькнет белая косынка Полли…»
Он вспомнил о том времени, когда мечтал стать писателем. Когда-то он даже напечатал несколько рассказов в разных журналах. Потом жизнь закрутила так, что было не до литературы. А когда все понемногу улеглось, и он снова попробовал взяться за перо — ему подвернулись его старые рассказы. В них было много достоинств, но не было главного — новизны. Какой смысл писать о том, что и так всем хорошо известно?
Это все равно, что подсовывать корове вместо свежего сена пустую солому. Корове все равно, что жевать. Но человеку не нужна жвачка. (Кстати, а корову кто-нибудь спрашивал, нравится ли ей солома?) Человеку нужно…
— Нужно приготовить керосин, — сказал он вслух, чтобы разогнать сонливость. — Когда станет совсем трудно, сами подожжем сарай.
* * *
Работники были весьма недовольны тем, что Илья и Кирилл оставались на ранчо.
— Нехорошо это. Вместе отбивались, вместе и прорываться будем…
— Нам пока нельзя уходить, — сказал Кирилл. — Мы тут друга ждем. Не хотим разминуться.
— Как же он придет, когда тут все обложили?
— Он придет, — улыбнулся Илья. — Все готовы? Пошли.
Поднявшись на крышу, Кирилл увидел знакомый дымок, вьющийся за холмом. У него не было сомнений, что это был дым от костра, на котором готовили ужин.
Ковбои Клейтона оставались ковбоями, и не могли изменить своим привычкам. Они были способны провести в седле весь день, от рассвета до заката, ни разу не сойдя на землю даже ради малой нужды. Но на закате ковбои собирались у кухонного фургона. И не было силы, способной отогнать их от котла с тушеными бобами. Подкрепившись и выпив кофе, они выкурят по самокрутке, и только после этого снова будут готовы воевать…
Конечно, кто-то из них, самый невезучий, сейчас наблюдает за чертовым ранчо, из — за которого приходится торчать на посту, пока другие разбирают самые лакомые куски жареного мяса. Кирилл надеялся, что наблюдатели больше смотрят в сторону костра.
Солнце садилось быстро, и от земли потянуло холодом. Низины между холмами быстро затягивались легкой дымкой.
Он положил рядом с собой все четыре винтовки, чтобы не тратить время на перезарядку. Слышно было, как заскрипели ворота загона, как перетаптывались лошади, принимая седоков. Вот Илья перебежал по двору, прижимая к груди несколько винтовок. Он встал на лесенку и просунул ствол в бойницу забора.
Слаженный топот копыт заставил Кирилла прильнуть к винтовке. Он держал в прицеле кусты, ярко освещенные закатными лучами. «Ему не позавидуешь, — подумал Кирилл о стрелке, что прятался в кустах. — Солнце бьет прямо в глаза».
Уносящихся всадников не было видно, но копыта звучали все глуше, и он радовался, что им удалось вырваться так далеко, не вызвав огня.
Уловив какое-то движение в кустах, он выстрелил. Взметнувшаяся пыль выдала недолет, и из второго «спрингфилда» он уже взял выше.
Внизу гулко рявкнул «шарпс» Ильи. И сразу же несколько пуль ударили по стене дома. «Отвечают! — обрадовался Кирилл. — Они бьют по дому, а не по ребятам. Неужели получилось?»
В сумерках стали видны вспышки выстрелов, и он ответил им, не особо целясь, лишь бы побыстрее. Противник не должен заметить, что на ранчо осталось только двое. Илья тоже выпустил подряд несколько пуль и побежал обратно к дому.
— Ну, теперь недолго осталось, — бодро заявил он, залезая на чердак и затаскивая за собой лестницу. — Если они заметили, как наши ушли, то до утра не дотерпят, ночью обязательно сунутся к дому. А если не заметили, то у нас будет еще один день, чтобы дождаться Энди.
На зеленом сукне стола был расстелен белый платок, на котором лежал разобранный револьвер. Энди Брикс старательно чистил ствол ершиком.
Питер Уолк сидел на диване, обхватив голову руками.
— Что же делать? — проговорил он, морщась, как от зубной боли. — Что будем делать, Энди?
— Ничего, — спокойно ответил Брикс. — Надеюсь, Том и судья сумеют их разогнать. Нам пора уходить.
Он накрыл блестящие детали ладонью, сгреб их, что-то щелкнуло — и в руке появился собранный револьвер.
Питер Уолк вскочил с дивана.
— Ты так спокойно говоришь! Ахо — мой родственник! Я не могу его бросить.
— Никто никого не бросает, — сказал Брикс. — Судья Бенсон не даст линчевать твоего родственника. Он вызовет маршала. И маршал проследит, чтобы все было по закону. А мы с тобой — беглецы. Мы вне закона.