— Я умею позаботиться о себе, — напомнила она.
— Конечно. Но эти люди… сама знаешь. Они много чем таким занимаются. И если полиция организовала рейд, значит там всё узнали. Рано или поздно Фиц попадется — не на этой сделке, так на другой.
— Думаешь, я этого не знаю? Я веду себя точно так же, как ты: ни во что не лезу. Только так и можно.
Как только мы выехали на Нью-роуд, пробка начала рассасываться. На Корпорейшн-стрит, перед Рочестер-Хай-стрит, светофоры вновь нас притормозили, и наконец мы свернули влево на эспланаду перед мостом. Джим притих. Подъехав к парковке, он затормозил и молча ждал, пока я не выйду.
А я смотрела, как скребут дворники, и не знала, что сказать.
— Спасибо, что подвез, очень любезно с твоей стороны.
— Не за что.
— Зайдешь выпить кофе или еще что?
Он колебался, но все-таки принял решение:
— Вряд ли это будет уместно.
Я осторожно улыбнулась ему, но он даже не глянул в мою сторону. Я вышла из автомобиля, захлопнула дверцу и побежала к понтону, расплескивая лужи и напрасно ожидая звука отъезжающей машины за спиной. Добравшись до баржи, я оглянулась: Джим аккуратно припарковал машину и брел за мной, опустив голову и держа руки в карманах.
— Передумал, — буркнул он, нагнав меня.
На судне был настоящий колотун. Пока я возилась с печкой, Джим варил кофе. Порой я украдкой бросала взгляд по сторонам. «Месть прилива» выглядела как обычно — не прибрана, местами висит паутина, однако никаких следов обыска.
Огонь затрещал, заплевался, в салоне сразу стало уютнее. Я закрыла стеклянную дверь и с минуту любовалась огнем.
— Следовало бы провести центральное отопление, — посоветовал Карлинг.
— Знаю, — сказала я. — Летом про это не думалось. Идиотизм, конечно: сейчас ванную бы соорудить, а я в первую очередь занялась оранжереей.
— Могу помочь тебе с ванной, если хочешь.
Я улыбнулась:
— Спасибо. Великодушное предложение.
Он поставил обе кружки с кофе на стол и со вздохом уселся.
— Пойду переоденусь, — сказала я. — Джинсы промокли насквозь.
Я оставила Джима в салоне и побрела в спальню. Там чуть помедлила и двинулась дальше, к люку, — только убедиться, что коробка… Мне позарез нужно было убедиться, что коробка на месте. Более тщательно я бы проверила потом.
В трюме было темно, как в пещере. Я приподняла крышку люка и чуть отступила в сторону, чтобы не загораживать свет. В глубине я различала очертания заветной коробки. На месте или сдвинута? Вроде ее теперь лучше видно, чем раньше? Мне казалось, остальные коробки нагромождены вокруг, скрывают ее, но с моего места я могла даже прочесть надпись на боку…
— Все в порядке?
— Да-да, все, — поспешно забормотала я, с грохотом захлопывая люк. — Я просто… Я кое-что искала.
Краска прихлынула к щекам. Пойманный на месте преступник выглядит невиннее.
Джим пристально поглядел на меня, затем охватил выразительным взглядом всю мою фигуру — от мокрых носков и джинсов до мокрого топа, и сказал:
— Кофе остывает. — Повернулся и ушел в салон.
Я пошла в спальную каюту, сердце стучало как барабан. Чуть было сама себя не выдала, идиотка! Джим не дурак, он догадывается, что я о многом умолчала. И Дилан, я чуть было не рассказала ему про Дилана…
Мокрые джинсы липли к ногам; стягивая их, я зацепилась ступней за приспущенную штанину, поскользнулась и с грохотом, с воплем врезалась в комод.
В то же мгновение Джим возник в проходе. Уставился на меня, беспомощную черепаху, со спущенными ниже колен джинсами, и расхохотался.
— Ничего смешного, задница ты!
Он присел на корточки рядом со мной.
— Еще как смешно, — все еще хохоча, возразил он.
Невольно я рассмеялась вместе с ним, хотя спина и болела от удара о комод. Джим протянул мне руку, поднял на ноги:
— Иди сюда, сядь. Я тебе помогу.
Он дотащил меня до кровати, усадил на край и стянул с меня джинсы. Они промокли до такой степени, что ткань отяжелела и прилипла к коже. Джим дергал и тянул, а я держалась за кровать, но, видимо, недостаточно крепко: оглянуться не успела, как он стянул меня с кровати и я оказалась на полу, снова ударившись спиной.
Я плакала и смеялась одновременно, а Джим и вовсе зашелся в хохоте, плечи у него тряслись, он только твердил:
— Боже… извини… ты цела?
Я кивнула, затем покачала головой и ничего не успела сказать: он уже целовал меня, крепко, задыхаясь, прижимая меня к себе.
— Ты такая сексуальная, — отрывисто произнес он. — Такая… Ты даже не понимаешь, что ты творишь со мной.
Я лежала на спине, глядя сквозь люк на темное ночное небо, чувствуя, как «Месть прилива» начинает колыхаться, — от устья, от моря, надвигался прилив, поднимал лодку из ее илистой колыбели.
Проснулась я оттого, что Джим попытался тихонько выбраться из постели. Я видела, как он свернул в коридоре налево, к будущей ванной, и устроилась поудобнее, подоткнула одеяло. Ненадолго уснула и снова открыла глаза: он так и не вернулся. Неужели уехал домой, забеспокоилась я, но тут услышала, как он с кем-то разговаривает. Где? На палубе? Люк из черного сделался серым, света как раз хватало, чтобы разглядеть на стуле футболку и свитер Джима, не хватало только джинсов. Я села в кровати и прислушалась. Тишина. И вдруг — несколько слов. Кажется, смех?
Только я собралась подняться и выйти в коридор, откуда мне было бы лучше слышно, как вблизи раздались его шаги, и я поспешно откинулась на кровати, снова укрылась чуть ли не с головой. Я слышала, как он снимает джинсы, звякнула пряжка — он сложил джинсы и повесил их на спинку стула. Заскрипела кровать, Джим приподнял одеяло и скользнул в постель рядом со мной. Холодная рука погладила меня по животу.
— Ты не спишь, — тихо сказал он. — Я же знаю.
— Откуда? — пробормотала я, все еще притворяясь сонной.
— По дыханию. — Он принялся целовать меня в шею, в горло, в плечи, притянул меня к себе.
— С кем ты разговаривал? — спросила я, утыкаясь губами в его грудь, заглушая голос.
— По работе.
— Мм. Что им понадобилось спозаранку? У тебя руки холодные.
На этот вопрос он так и не ответил. Я уселась на него верхом, ухватилась за деревянные балки над головой, раздвинув руки пошире, чтобы удерживать равновесие, а он обхватил ладонями мои груди и смотрел, как я раскачиваюсь, и тот звук, который вырвался у него, был не словом, а стоном.
Меня разбудил солнечный свет, бивший прямо мне в лицо. Постель опустела. Я покосилась на стул с одеждой — вещи Джима исчезли.