Я почти добралась до центра, когда начался дождь. Большие тяжелые капли грозили промочить меня до костей. Галопом промчавшись по пешеходному переходу у автостанции, я чуть не столкнулась с серебристым автомобилем, который остановился прямо передо мной. Попыталась его обойти, но тут окно со стороны водителя опустилось.
— Дженевьева!
Это был Джим. Судя по его виду, у него тоже выдался трудный день: глаза усталые, рукава закатаны, галстук он распустил.
— Откуда ты взялся?
— Подумал, что тебя надо подвезти.
— Спасибо, не стоит.
Я стояла под дождем и таращилась на него. Позади нетерпеливо загудел другой автомобиль, я так и подпрыгнула.
Я села в машину. Там было тепло, собирался пар. Джим включил обогреватель. Меня уже трясло, с волос текла вода. На самом деле я не сердилась на Джима. У него есть обязанности, каждый выполняет свою работу. Просто я забыла, что полицейские никогда не отдыхают, что и в личном разговоре не стоит делиться с ними чем-то существенным.
Мы сидели в автомобиле, ждали, пока пробка не рассосется и можно будет двинуться по улице с односторонним движением. Дворники скрипуче мотались взад-вперед по забрызганному дождем ветровому стеклу. Многоэтажная парковка у нас перед глазами проседала под бременем собственного уродства. Закусив губу, неестественно выпрямившись, я с решительным видом взирала сквозь оконное стекло на дождь.
— Все в порядке?
Я не ответила. Какого ответа он ждал?
— Дженевьева, — попытался он снова, — я должен был рассказать. Сама понимаешь.
— Нет, не понимаю. И ты кое-что упустил в своем рассказе. — Я покосилась на Джима. Он слегка покраснел:
— Есть причины им об этом не рассказывать. Разумные причины, которые не имеют никакого отношения к тебе.
— Что ты хочешь сказать, черт тебя побери?
Повисло неловкое молчание, прерываемое только шумом дождя и царапаньем дворников по стеклу.
— Они сказали тебе, о чем меня спрашивали и что я ответила?
Карлинг покачал головой:
— Теперь расследование ведут они. Я в нем больше не участвую.
— Почему?
— Кэдди Смит жила в Лондоне, это «их» убийство. Тут все сложно. Ты — единственная ниточка, связывающая ее с Кентом, вот они и явились сюда, чтобы допросить тебя и вычеркнуть из списка.
— О! Знаешь, а я думала, они меня арестуют.
— Пару дней назад могли бы и арестовать. Но сейчас у них уже сидят двое, им только что предъявили обвинение, так что дело обстоит не так плохо. Сейчас им нужны улики.
— Они кого-то арестовали? — переспросила я. — Кого?
Карлинг пожал плечами — дескать, не знает, но и знай он, не сказал бы. На миг мне представилось страшное: взяли Дилана. Может, потому-то он и не отвечал на мои звонки? Сидит где-нибудь в мрачном полицейском участке в Лондоне, заперт в камере предварительного заключения?
— Так что ты им сказала? — напомнил Карлинг.
— Они хотели знать, как мы познакомились. Я им сказала, что с Кэдди общалась в Лондоне. Я подрабатывала по выходным в клубе «Баркли». Кэдди тоже работала там. Примерно так.
— Я знаю «Баркли».
— Вот как?
— Ты была танцовщицей?
Я пристально глянула на Джима, но он смотрел прямо перед собой, на дорогу.
— Ты бывал там когда-нибудь? — спросила я. — В смысле, в «Баркли».
Он покачал головой:
— Нет. Кое-кто из приятелей был там на мальчишнике, и от них я слышал все подробности. Мне в ту пору это было не по карману, эти гады ходили без меня.
Чуть поколебавшись, я сказала:
— Да, я танцевала. Зарабатывала деньги на покупку баржи.
— У тебя тело танцовщицы, — кивнул он.
Цепочка автомобилей медленно, метр за метром, продвигалась вперед.
— Слушай, я могу и пешком пойти, — предложила я. — Мы тут надолго застрянем.
— Четэм, центр города, — заговорил он. — Конечно застрянем надолго, с гарантией. И не в транспорте дело, а в чертовых светофорах, это они задерживают. На коротком участке дороги с десяток дурацких светофоров, и все горят невпопад, все время поток останавливается. Какому недоумку пришла в голову идея перевести на двустороннее движение город, полностью организованный по односторонней системе?
Я думала, он все сказал, и закивала поощрительно, однако он всего лишь набирал дыхание для следующей тирады:
— Казалось бы, если правительство взялось урезать расходы, в первую очередь надо расстаться с людьми, только и способными что на такие глупые решения, но нет, всегда найдутся денежки для кучки придурочных планировщиков, и они примутся повсюду ремонтировать дороги, объезжай на каждом шагу… А если они когда-нибудь и закончат, Четэм есть Четэм, все равно сюда никто не едет, разве что люди, у которых рядом ни одного супермаркета нет.
— Выговорился?
— Извини, — сказал он. — По правде говоря, я все равно ехал в эту сторону, хоть тут и ремонтируют идиотскую дорогу. И хотел еще разок увидеться с тобой.
Я набрала в грудь побольше воздуху:
— Джим, ты нравишься мне. Однако не будем прикидываться, будто у нас может что-то получиться.
— Эй-эй! — воскликнул он, уловив перемену в моем голосе.
— Ты не можешь связываться со мной, пока я остаюсь в числе подозреваемых.
— Это понятно.
— А потом, ну…
— Да?
— Пока все это кончится, ты, может быть, встретишь симпатичную девушку, или поймешь, что я вовсе не так уж тебе подхожу, или… в общем, что угодно может случиться. Я так, на всякий случай предупреждаю.
— У тебя кто-то есть, — заявил он таким тоном, словно это единственная разумная причина, иначе бы я его не отвергла.
— Нет. Просто… был человек, но я его уже много месяцев не видела, с тех пор, как сюда переехала. Не знаю даже, помнит ли он меня вообще.
— Как его зовут?
Я притворилась, будто не слышала вопроса. Вновь уставилась в окно — мокрые, грязные улицы. Невероятно, до чего темно стало посреди дня. По тротуарам люди брели на субботние закупки — зонтики, серые плащи, спортивные штаны липнут к мокрым ногам.
— Какая она была? — спросил Карлинг.
— Кто?
— Кэдди.
Я сперва промолчала, прикидывая, смогу ли в немногих словах воздать ей по заслугам. Вспомнила первое славное времечко — мы танцевали и, пусть это был способ зарабатывать, получали удовольствие, веселились, будто на вечеринках. Я вновь увидела, как она хохочет, чуть по полу не катается, как девушка из России пытается уболтать парня из Стритхэма, который принял ее за шотландку. Утирает слезы в уголках глаз, машет рукой перед лицом: воздуху мне, воздуху!