Лев правосудия | Страница: 48

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Садитесь, пожалуйста, — обратился он ко мне.

Эта фраза была мне привычна по урокам английского, но прозвучала она с иным произношением, чем у преподавателя в Оутокумпу. Я хотела остаться стоять: так мне было бы легче выйти побыстрее, не показывая Майку своего разочарования.

— У меня никогда раньше не было студентов из Финляндии. Учился один датчанин несколько лет назад, но вы ведь не можете быть совсем одинаковыми. Или вы, финны, больше похожи на русских?

Мне казалось, моя судьба зависит от ответа.

— Мы, собственно, ни на кого не похожи. Привыкли быть где-то посередине. Наш национальный поэт Рунеберг сказал так: «Мы не шведы, русскими мы не желаем быть, а потому будем финнами».

— Интересно. Во всяком случае, ты первая финка в этом учебном заведении. Добро пожаловать! — Майк поднялся и протянул руку, и я ответила широченной улыбкой, будто на печенье из Ханко. [26]

Только позже я сообразила, как мне повезло, что Майк не оказался знатоком финской истории: это известное выражение принадлежит стороннику нашей самобытной культуры А. И. Арвидсону, а вовсе не Рунебергу.

Но и горячая ванна не успокоила меня. Я подумала, не пойти ли встречать Монику, но потом решила включить компьютер. Зашла на сайт ЦКП под логином и паролем Лайтио, хотя сама пока не знала, что надеялась найти. Задала в строку поиска «Давид Сталь». Ни этот запрос, ни другой, на имя Даниэля Ланотте, ничего не дал. Вот если бы зайти с компьютера Рютконена, но как до него добраться? Попыталась поискать Карло Дольфини — участь мужчины без ботинок продолжала беспокоить меня и спустя полгода.

Бинго! О Дольфини был целый рапорт. «Дольфини, Карло Пьетро Джованни. Родился 4.04.1969 в Риме. Переехал в провинцию Абруццо в Лаго-ди-Сканно в 2005-м. Официальная профессия — пекарь. Держал пекарни в Трастевери и Сканно. Семья: жена Роза, детей нет. (Во всяком случае, от Розы, о внебрачных детях сведений не имеется.) Связи с римской мафией, возможно, переехал в Лаго-ди-Сканно в целях своей безопасности (сведения не проверены). По словам жены, уехал в Америку прошлой весной; со слов соседей, жена уехала вслед за ним. Записей о въезде в страну нет».

Дальнейшее заставило меня похолодеть от страха. «Соответствующий приметам Карло Дольфини полуразложившийся труп найден в ходе осушительных работ в Маремма восемнадцатого октября. На теле имеется смертельное огнестрельное ранение. Роза Дольфини не обнаружена. Родственники ничего о семье не знают. Карабинеры расследуют (будто бы!) смерть Дольфини. Совершенно точно — не расследуют».

Судя по заключительному предложению, автором опуса был сам Лайтио. Вероятно, все это он узнал от своего итальянского коллеги Карузо. Но почему не рассказал о судьбе Дольфини мне?

Да потому что хотел защитить меня, ответила я сама на свой вопрос. Хотел, чтобы я забыла Давида Сталя.

Конечно, тот, кто оставил труп Дольфини в Монтемасси, был осведомлен о том, что Давид жил в доме не один. То, что меня отпустили обратно в Финляндию и не тревожили, могло означать одно из двух: либо меня не посчитали опасной, поскольку я не видела ничего важного, либо убийца был Давид. Но почему мобильник Давида оказался в кармане Дольфини?

Я все-таки ничего не понимала. Все ответы были неправильными. «Признай это, Хилья. Признай, что никогда не узнаешь», — сказала разумная часть меня. Только она никогда не была во мне самой сильной.

На кухне раздался шум: вернулась Моника, и я выключила компьютер. Она спросила, как я провела выходной, и я пробормотала что-то неопределенное про выезд на природу, хотя мои уши горели. Я пошла в постель и закрыла глаза, но долго видела перед собой босые ноги, торчащие из болота. В моих ушах отдавался женский голос: «Ты где, Карло? У какой-то женщины?» Как скоро после этого Роза Дольфини «отправилась в Америку»? Они были мне чужими, и если Карло Дольфини состоял на службе у мафии, он знал, чем рискует.

Лежа под одеялом, я думала: видит ли сейчас Давид эту почти полную луну, чей свет бил мне в глаза так сильно, что пришлось встать и задернуть занавески? И ненавидела себя за эти мысли.

На улице маячил одинокий прохожий — невысокий широкоплечий мужчина. Проходя мимо моего окна, он повернул голову, и я рассмотрела черты его лица. Это был комиссар ЦКП Мартти Рютконен.


Утром я убедила себя, что не стоит придавать особое значение ночным прогулкам Рютконена под моим окном. Будто нет других причин, кроме меня, по которым человек пройдет посреди ночи на перекрестке Юрьонкату и Ээрикинкату! Но все же мне никак не удавалось сосредоточиться на работе. По дороге в Вейккола, где я должна была забрать партию экологически чистых корнеплодов, все время думала, знает ли семья Давида о его местонахождении. Давид часто рассказывал мне о родных: об отце, который был наполовину русским, наполовину эстонцем, о матери, которая родилась в Таммисаари и отправилась в Тарту изучать русский. О сестрах на десяток лет младше. Одна из них уже была замужем, другая нет, все члены семьи по-прежнему жили в Тарту. Сообщил ли им Давид, что жив? Может быть, мне стоит связаться с ними и сказать, что я друг Давида и меня беспокоит его исчезновение? Я помнила имена его родителей: Антон и Ева, сестер звали Сири и Йоханна. Сири была замужем, и я не знала, взяла ли она фамилию мужа.

Или лучше обратиться к брату Джанни? Возможно, он что-то знает. Пожалуй, в наше время в монастыре есть и Интернет или, по крайней мере, телефон. Брат Джанни умеет держать рот на замке, но должна же я что-то делать. Внезапно я осознала, что в последнее время сильнее ощущаю незримое присутствие Давида — словно сам он приказывает мне заняться поисками.

Проклятый Сталь! Он просто сделался моей навязчивой идеей! Я настолько погрузилась в свои мысли, что едва не врезалась в «мерседес», которому должна была уступить дорогу, и съехала на обочину. Экстренно затормозив, я остановила машину, пока она не начала распахивать поле, а «мерседес» тем временем был уже далеко. Я же не сразу выбралась на своем фургоне с обочины на дорогу; в этот момент все меня выводило из равновесия.

Вейкко сидел со своим приятелем на заднем дворе ресторана, пил кофе и ел вчерашние карельские пирожки.

— Что у тебя, девушка? — спросили они, когда я выпрыгнула из фургона и принялась разгружать товар.

— Брюква, репа, морковка и свекла.

— Собираетесь делать винегрет? — спросил Вейкко.

— В это время еще не готовят рождественские блюда? — поинтересовался приятель Вейкко. Я кивнула, и он добавил: — Это ты будто бы охранница этого ресторана?

— Ну, вроде того, если «Санс ном» понадобится охранять.

— Похоже, что понадобилось уже. Прошлой ночью здесь что-то вынюхивал странный тип. Я не хотел рассказывать об этом девушке, которая принесла нам утренний кофе, она такая хрупкая, что только бы испугалась. Ты-то вроде другого поля ягода.