Но только и эта мысль о Нати, хотя и выговорилась, но выделалась какой-то словесной, ватной. Она не имела прежнего вкуса и запаха и не проникла внутрь. В пазуху души, куда прежде сладостно попадало все, что связывалось с Наталией.
Он до того перетормошен, огорошен, что то и дело вскидывает глаза, и касается рукой руки Антонии, и очумело вертит головой, и продолжает ничего не знать. Откуда здесь Бэр? Откуда взялась несуществующая Тоша? Кто этот немногословный Джоб? И что будет с Бэром? И оклемается ли Мирей?
Видимо, они все четверо обалдели, потому что не понимают, чего стоит и ждет та самая первая «газель» и почему крутится около них кудрявый полицейский. Он сначала мерил и фотографировал местность, составлял какой-то отчет, сам собой занимался, а теперь подошел, уставился и над ними стоит.
— Але, чего сидите, любезнейшие, вас дожидают в участок, будем писать протоколы.
— В каком они все состоянии?
— Участники вооруженной драки? Мне позвонили. Один в операционном зале, тот, с колото-резаной раной. Другая с гипотермией в палате под капельницей. У нее дегидратация и медикаментозное отравление. А остальным хоть бы хны, очухались уже и сидят, коллеги их оформляют, у нас в офисе.
— Ну, слава всевышнему, значит, лично мы никого не задавили и не зарезали!
А о полиции вот что. Откуда она взялась так быстро. Джанни, найдя пакет, увидев у забора Натину машину и украинский «дукато» и услышав ревущую музыку, сказал себе: идти на дело — хотя бы жену предупредить. И позвонил ей:
— Наталия, срочно побольше полиции и на всякий случай «скорую помощь» на пляж «Миллионер» в Рома-Империале.
Та, ясно, нагнала на них шороху, представившись от «Стампы», пресс-расследование, похищение человека. И потому-то полиция и санитарный транспорт (они со страху прислали целых два) успели туда срочным ходом. Но все равно они на самом деле припозднились, если подумать, в каком состоянии теперь Бэр.
— Так едете или нет в участок? Предъявите документы, начнем с идентификации. Так. Зиман Виктор. Это вы? Это ваша фотография? Почему с усами? Литератор? Вы оденьтесь, не в бассейне же, с голым торсом. Ботинки тоже лучше бы одинаковые. Литератор. Так, ладно. Так. Пископо Джанни. О, депутатское удостоверение, Европарламент? Какими судьбами в Версилии? Извините, но придется и вам с нами проследовать, господин депутат, прошу прощения, надеюсь, задержим ненадолго. Дальше. Франкини Джо Батта. Ну что, Джоб. Ты не любишь ходить в полицию, а сейчас все-таки придется проехать с нами.
— Я на своем фургоне доберусь, Мартино.
— Ладно, как скажешь. Вы, сударыня? Вам тоже следует одеться. А это как? Французское?
— Да, я французская гражданка, Ортанс…
— Ортанс… — неистовствует Вика. — Постой-постой, так Орта? Город гортензий? Ортанс — гортензия?
— Потом поговорим, Виктор. — И быстро зажимает ему рот рукой.
Уже потом, после того как на Антонию надели, найдя в машине, грязную майку Марко, а на Вику, пришлось порвать по шву, сыроватое после бассейна Марково пончо с капюшоном (и даже почти не видно под пиджаком, вот только кисточки то и дело вылезают, как цицит у датишника), когда в увитом снаружи плющом, а внутри — традесканциями карликовом полицейском управлении сняли показания, записали и передали по начальству, взяли подписки, но документы еще не возвратили — медленно работает ксерокс и зависает компьютер, — Ортанс Франкини смогла в зале ожидания, сидя с Виктором, наконец пробормотать скороговоркой хотя бы что-то о своем перерождении и новой жизни. Да, ей пришлось сменить фамилию-имя. Барбара Бальцерани назвалась «Красной примулой», ну а она — Гортензией. Тоже цветочек, да?
— Третья к вам в компанию Роза Люксембург.
— И можно играть в садовника. А Джоб как раз садовник. Двадцать лет я не могла и думать об Италии. Через двадцать по обоим делам вышел срок давности… Мне просигнализировали коллеги… И вот я тут.
— А твои родители?
— Их уже, увы, нет. Расскажу. Ездить теперь мне можно. Но все же ты прежнее имя, особенно при полицейских, не употребляй.
Все это время прибывшая на такси Наталия прохаживалась по приемной на журавльих ногах, обмахиваясь удостоверением журналистки, а Марко, который успел раздраконить на мелкие куски именинный «Лего», громоздил, с участием каких-то дополнительных частиц, которые на бензоколонке Наталия ему на ходу купила, на низком столе какой-то очень даже безумный, но в данных условиях вполне похожий на окружающий бардак гибрид полиции и пиратов Карибского моря.
В полиции, как только приступили к допросу Любы, пообещали ей смягчение вины за полное признание. Все пятеро свидетелей, не двигаясь, сидели в загончике под дверью. Марко, спасибо ему, не капризничал, сопел над кубиками.
Дверь была приоткрыта, все слышно. Из Любы факты и подробности текли водопадом. Многие догадки, высказанные по ходу дела участниками драмы, подтвердились. Каждый мог бы даже и загордиться собственной шерлокхолмсовской догадкой.
Для начала Люба побожилась, что все, что она будет говорить, правда. Только не сажают пускай. Предложила съесть землю в доказательство искренности. Посидев минуту в задумчивости, сержант забил одним пальцем по клавиатуре компьютера и это предложение в протокол. Затем пришлось записать все излияния, полные невероятности и нестандартные.
Да, Николай должен был вытрясать из Виктора какие-то старые карты, схроны. У него был заказчик на информацию. У Любы и до того имелось много документов. Из Киева привезла. А те, которые у Виктора, Николай хотел, чтоб Виктор отдал ему их. Они на Виктора решили морально подействовать. Он пусть бы отдал им карту с расшифровками, а они в обмен на карту ему вернули бы увезенные от бабки бумаги, не нужные для дела.
Люба случайно попала в субботу в квартиру Виктора Зимана и услышала, он кому-то договаривался дрезденские документы продать. Это на нее подействовало, в смысле, что она вышла на лестницу и позвонила Николаю и он сказал — договаривайся по-любому, в аэропорт с ним завтра едешь. Нельзя его отпускать, все продаст.
И в Милан Николай за два часа домчался на «дукато».
Николай переснял из давно лежавших бумаг что сверху было. Решили показать их в аэропорту Виктору. Может, там же в аэропорту прижать его и вывести на разговор. Но в воскресенье утром Люба, зайдя перед поездкой на квартиру Зимана, увидела, Виктор уезжает, а компьютер остается. Отправила сообщение Николаю.
Психическую атаку через этого глухонемого нищего («Глухонемого? — спросил себя Виктор. — А обматерил меня как?») все-таки провели. Но изменили другие части плана. Решили попробовать открыть компьютер. Попасть в квартиру было легче легкого, потому что она записку там подобрала, в записке на обороте желтого счета говорилось: Мирей уедет в три, ключ оставит под ковром. Записка была по-французски, но допетрили.
Дождались трех часов, двинули на квартиру. Под ковриком действительно был ключ, вошли.