— Когда я заказывал Николаю, я не знал, что бумажки — вашего деда. Я вообще про деда не знал. И про галерею эту только немножко имел по мелочи от Кобяева. Он мне частично доводил по «Зеленым сводам» и «Зеленой летучей мыши». Кажется, Кобяев брал эту инфу от Левкаса. Я другое знал. На той территории у меня уже есть активы. Действуют бизнесы. Туры по заповедным лесам. Водим по аметисты. В горах какого хочешь добра там у них россыпи, а делать разведку грамотную там вообще некому. Территория закрыта большими кусками. Вроде из-за радиации. Вот лафа, просто не ждал, чесслово. Какие-то озера и болота радоновые. Они эту лажу рассказывают своим немцам. Немцам вообще, если скажешь — не ходи, они и не пойдут. А я сразу понял, что туда как раз и идти. Не случайно же перекрыли. Это кто-то фьючерный бизнес огородил. И мы по записи проводим туда походы. Если с умом делать, не ловят. У них менты лохи.
Но когда Николай сообщил, что история внезапно попала в газеты и что его фефела высмотрела какую-то криминальную фотографию в газете «Стампа», где ее хозяйка работает… а отчего эту фоту напечатали — ни Николай, ни тетка не знают… И когда они сами признали, что они дуболомы и для чего-то похитили француженку, вместо того чтоб договориться по-хорошему… Хомнюк вообще, как на духу, чист, он мокрого не заказывал! Ну, он решил, что это облом.
Пришлось Николаю дать понять. Пришлось объяснить Николаю, чтоб убирался по-быстрому. Конечно, неудачно получилось, потому что и туристские пакеты были заточены под метание ножей и томагавков и Николая собирались однозначно задействовать в программе.
— Чтобы он был тренером?
— Ну. Как он уже и есть тренер по боевому ножеметанию. У него опыт. Ладно, придется менять этого дебила Николая. У вас нет, случайно, на примете специалистов? Я все переоформил. У Николая была доверенность. Но так как он отдал нам оригинал для сделки, оригинала больше нет, и можно считать, у Николая доверенности не было. Копия юридически не признается. Весь бизнес Левкаса я перевел на себя. И тут же закрыл его. Теперь пусть кому хотят предъявляют претензии. Пустая коробка. Если кому надо судиться из-за пустой коробки — пожалуйста. Николай уже от Италии далеко. Я велел выпустить заложницу, а самим быстро выкатываться из Италии. Пока не пошла за ними полиция. Быстро-быстро. Они сейчас едут. Но вы ведь в курсе? Они же договорились с вами, Зиман? Вы на «Миллионере»? Вы привезли документы? Прекрасно. Работаем, значит? Вы уже забрали свою француженку и компьютер? Запустимся к лету, за зиму простроим нулевой цикл. Ваше участие в деле — карты, расшифровка тайных знаков, разработаете программу по опциям. Вы, значит, только называете цену вопроса.
— Перезвоню. Я должен подумать.
Фуф. Виктор провел и второй разговор. Принял груз секретов, растравивших ему памороки и, похоже, сгубивших Бэра в эту тяжкую франкфуртскую неделю. И только чудом не уморивших Мирей.
Возвратившись в помещение, где продолжали выбиваться из сил составители-протокольщики, Виктор отдал Антонии телефон и увидел, что Наталия с Джанни и Марко отсутствуют.
— Да они давно ушли. А вы что, не обратили внимания? Вам оставили ключ. Сказали, машины депутата Пископо им вполне хватит. Так вы, сказали, вы машиной супруги господина депутата можете пользоваться пока.
— Я Джанни свой номер телефона продиктовала на всякий случай, — перебивает Антония. — У тебя же отобрали телефон.
— К этой паре у нас не было вопросов, — продолжает сержант, утирая пот. — Синьора из «Стампы» вроде осталась довольна взаимопониманием, и у синьора дипломата нет претензий. Повели мальчишку обедать. Да и нам бы пора, потому что уже час. Но, как назло, тут еще такая куча…
Перед сержантами действительно навалена гора. Это то, что было брошено в беспорядке в одной кабинке. Конфискованный плетнёвский архив, встречи с которым много-много лет дожидался Вика. И еще, и еще!
Люба, оказывается, загребла просто-таки все, до чего дотянулась. Так что в куче пестрят выбившиеся из конвертов фото, вещи, реликвии Жалусских. Все, чего не нашел обескураженный Вика, разбирая после похорон квартиру в Ракитках.
— Ортанс, я хотел бы официально предъявить права, что это — мое личное имущество… Легко доказать по фотографиям…
Полицейские счастливы.
При мысли, что в противном случае им пришлось бы составлять сопроводительные бумаги, нанимать переводчиков, изнывать над картонными папками дни и недели, они были на грани нервного срыва. Годится! Да, пусть Виктор забирает под свою ответственность всю эту кипу! Распишитесь. Тут и тут. Можем выдать вам тару, ящики из-под хлебных палочек. Можем дать скотч. Получите и чемодан господина Бэра. Под расписку, подпись сюда. И всего вам хорошего. Счастливого воскресенья. Очень жаль, что кончился купальный сезон.
Ортанс и Вика, затаскивая в Наталиину машину документы, выдергивают то одно, то другое и, сблизив головы, смотрят. Письма деда. Викочкины писульки деду и бабушке, детские, с рисунками. Перочинный нож, который все-таки купил «антисимиту» растроганный дед. Медвежонок…
— …олимпийский?
— Ты что! Это я лобзиком в шестьдесят седьмом, «на уроке выжиги», там должно быть подписано. Вот. Это вместо «выжигания». Сократил слово, не помещалось.
— Ой, покажи снимок. Н-е-т! Как! Не может быть. Ты был в этой рубахе, помнишь, и с этой сумкой.
— Помню. В день, когда захотел майку «Роллинг Стоун».
— И гляди — тут олимпийская символика на ремне. А худой какой!
— Сейчас что, толстый? А знаешь, я ведь понятия не имею, что подумала ты сегодня, когда увидела меня.
Фотографии Лючии. Некоторых Виктор не видел никогда. На фестивале. С Лёдиком в толпе, на Первой Мещанской, в гуще толпы. Две или три. А вот двадцатилетняя, прелестная, в пышных юбках, почему-то сцарапано лицо какого-то рядом идущего коренастого мужчины. Интересно, зачем и кто вытравил этого Люкиного спутника. Память о посаженном, уничтоженном? Стерли его со снимков, опасаясь ГБ?
Так. Ну, эту-то машинопись мы хорошо знаем. Машинописю, как сказала бы недокормленная Зофка. М-м, как там Зофка? Наверно, потолстеет, разбогатев? Эту-то копию Виктору в Мальпенсе и дали. Ага. И три повести. Дальше, дальше!
Отдельный крафтовый пакет.
«О необходимости восстановить справедливость»: «По надуманным причинам, в позорный период антисемитизма был вытеснен из исторической панорамы главный герой дрезденских событий — Жалусский Семен. Ему полагаются лавры героя и благодарность за шедевры». Это лежит первым листом в папке, оригинал, подпись: В. Н. Плетнёв. Дальше в папке записи и подготовительные материалы к дедовой книге, куски верстки. В это-то и вцепилась поначалу в Киеве Люба. А вслед за Любой мерзавцы, Хомнюковы подельники, люди со складчатыми затылками. Они вытащили бумаги из подшивок. Рылись грязными руками, мразь! И по ним свои рекон-маршруты инсценировали бы, их пусти только.
Еще в пакете несколько тетрадок, сплошь заполненных мелким дедовым почерком. Листы слиплись. От сырости? Разве в архивах КГБ сыреют бумаги?