Я поймал себя на том, что скриплю зубами.
Как он был счастлив, когда впервые рассказывал мне о ней! Как стеснялся, каким глупым и влюбленным выглядел!
Вспомнилось, как эта сука попеременно то поддразнивала, то ублажала Мураками. Как сказала Наоми: «Ее устраивают такие вещи, на которые я никогда не соглашусь».
Я представил, как она накачивает Гарри алкоголем, к которому его организм совершенно непривычен. Представил, как Гарри пьет, чтобы доставить ей удовольствие. Представил, как она предлагает прогуляться по крыше. А Мураками уже ждет там.
А возможно, она проделала все сама. Это было бы несложно. Юкико не раз бывала в этом доме, знала его ритмы, режим, расположение камер слежения. И Гарри доверял ей. Даже после того, что я ему рассказал, если он был достаточно пьян, он бы не задумываясь прошелся по краю. Может, просто ради смеха. Может, на спор.
Не думая, я схватил трубку и поднял над головой, чтобы размозжить о телефонный аппарат. Да так и застыл, с задранной рукой, дрожащим телом, не желая ни устраивать сцен, ни привлекать внимания.
Наконец я повесил трубку, закрыл глаза, сделал глубокий вдох и выдох. Еще раз. И еще.
Я нашел другой таксофон и позвонил Тацу. Попросил его проверить нашу доску объявлений, потому что мне надо с ним увидеться. Потом пошел в интернет-кафе, чтобы сообщить, где и когда.
Мы встретились в деловом районе Нихонбаяси в кафе «Пешаворл», совмещавшем кофейню и бар, — еще одно место, где я любил бывать в Токио.
Как обычно, я прибыл туда раньше. «Пешаворл» имеет форму латинской буквы «I», и я расположился в углу одного из коротких концов этого «I». Меня не было видно со стороны входа, зато я видел бар, красные стальные весы для взвешивания кофейных зерен, батареи мерных чашек для кофейной машины, с вмятинами, как у перегонных кубов, в которых созревают лучшие односолодовые виски. Может быть, поэтому в «Пешаворле» такой уникальный вкус кофе; а еще эта удивительная утварь, ошарашивающая своеобразием дизайна, несомненно, созданная исключительно для приготовления самых достойных смесей напитка, а как их правильно использовать, неизвестно никому, за исключением посвященных в ремесло.
Я заказал фирменную кофейную смесь «Роа» и, пока ждал появления Тацу, слушал, как Моника Борфорс поет «Пожелание августа». Сразу же после двенадцати я услышал, как открылась и закрылась дверь, после чего послышалась шаркающая походка Тацу. Он сел так, чтобы мы были под девяносто градусов друг к другу и могли разговаривать с максимальной конфиденциальностью. Он пробурчал приветствие, потом заговорил:
— На основании твоей недавней встречи с Кавамура-сан могу предположить, что ты пригласил меня сюда либо чтобы поблагодарить, либо чтобы убить.
— Я здесь не для этого.
Некоторое время Тацу молча смотрел на меня.
Подошла официантка, и он заказал молоко с чаем, больше, подумал я, из лояльности к окружающей обстановке, нежели из реального желания.
Пока мы ожидали его чай, Тацу сказал:
— Надеюсь, ты понимаешь, почему я сделал то, что сделал.
— Конечно. Ты манипулирующий, фанатичный мерзавец, который считает, что результат всегда оправдывает средства.
— Теперь ты говоришь как моя жена.
Я не засмеялся.
— Не стоило втягивать Мидори во все это.
— А я и не втягивал. Я надеялся, что она захочет убедиться, что ты мертв. Если бы она хотела поверить — поверила бы. Если нет — устроила бы расследование. Она достаточно настойчива.
— Мидори сказала, что угрожала тебе скандалом.
— Блеф.
— Она не блефует, Тацу.
— Не важно. Я сказал ей, где тебя можно найти, потому что продолжать обманывать ее было бесполезно. По сути, она и не была обманута. Кроме того, я подумал, что эта встреча будет тебе полезна.
Я отрицательно покачал головой:
— Ты на самом деле думаешь, что она могла уговорить меня помочь тебе?
— Конечно.
— Почему?
— Ты знаешь почему.
— Не тяни, Тацу.
— Ладно. Сознательно или несознательно, но тебе хочется быть достойным ее. Я уважаю тебя за это чувство, потому что в Кавамура-сан есть многое, достойное уважения. Но здесь ты можешь пойти не той дорогой, и я хотел дать тебе возможность понять это.
— Ты не прав.
— Тогда почему ты здесь?
Я посмотрел на него:
— Я собираюсь помочь тебе. Это не имеет никакого отношения к Мидори. — На секунду я представил себе Гарри, потом сказал: — Нет, это ты поможешь мне.
Официантка принесла чай и снова ушла.
— Что случилось? — спросил Тацу.
Первой реакцией было не говорить, прикрыть Гарри, как я всегда это делал. Но в этом больше не было необходимости.
— Мураками убил моего друга, — сказал я. — Мальчишку по имени Харриоси. Ямаото использовал его, думаю, чтобы выйти на меня. Когда они получили все, что нужно, они избавились от него.
— Мне очень жаль.
Я пожал плечами:
— Тебе ведь это на руку. Если бы я не знал тебя так хорошо, у меня могли бы появиться подозрения.
Как только я произнес эти слова, тут же пожалел об этом. У Тацу слишком много достоинства, чтобы ответить на такое.
— Так или иначе, я хочу, чтобы ты кое-что выяснил для меня, — сказал я.
— Хорошо.
Я сообщил ему о том, как Канезаки следил за Гарри, что началом всей истории стало письмо Мидори, и как к этому приложила руку Юкико из «Розы Дамаска».
— Посмотрю, что можно для тебя сделать, — сказал Тацу.
— Спасибо.
— Твой друг был… молод? — спросил Тацу.
— Слишком молод.
Он кивнул, глаза у него были грустные.
Я вспомнил о том, когда Тацу впервые рассказывал мне о Мураками, как его челюсти сжимались и разжимались, когда он говорил, что считает Мураками причастным к убийству ребенка. Я должен был спросить.
— Тацу, у тебя… у тебя был сын?
Последовало долгое молчание, в течение которого он переваривал осознание того, что мне что-то известно о его личной жизни, и решал, как ему лучше ответить.
— Да, — кивнул он после паузы. — В прошлом феврале ему бы исполнилось тридцать два.
Казалось, он тщательно взвешивает слова и так же тщательно их произносит. Интересно, когда он в последний раз говорил об этом.
— Ему было восемь месяцев, грудной младенец, — продолжал он. — На какое-то время нам с женой надо было уйти вместе, и мы наняли сиделку. Когда мы вернулись домой, сиделка словно обезумела: она уронила малыша, и у него на головке появился кровоподтек. Он плакал, сказала она, но потом, похоже, все нормализовалось. Мальчик заснул. Жена хотела немедленно отвезти его к врачу, но он мирно спал. «Зачем зря тревожить сон малыша? — сказал я тогда. — Если бы были проблемы, мы уже знали бы о них». Моей жене хотелось верить, что все будет хорошо, и мне удалось ее в этом убедить. — Он сделал глоток чая. — Утром малыш был мертв. Врач сказал, что это было внутричерепное кровоизлияние. Он сказал, что, обратись мы за помощью немедленно, результат был бы тем же. Но конечно, я всегда буду сомневаться. Потому что у меня был выбор, понимаешь? Может быть, ужасно об этом говорить, но мне было бы легче, если бы мой сын умер сразу же. Или если бы сиделка ничего нам не сказала. Тот же исход, и все же по-разному.