— Не важно. Твоя помощь нужна в другом. Ты ведь работал визажистом?..
— Визажист, стилист… Я давно не занимался этим лично.
— Совсем?
— Бывает…
— Я наводил справки. Мне сказали, что мой брат лучший специалист в этой области.
— И не соврали. Это, видишь ли, искусство. — Эрик скроил гримаску. — Тебе не понять.. Ты всегда был человеком…. практическим. Даже слишком.
Советник поморщился, но сдержался:
— Мне нужно, чтобы ты проявил свое искусство. Сейчас.
— Сейчас я занимаюсь этим крайне редко. Только по специальным заказам или в особых случаях. , — Сейчас, Рика, именно такой случай.
— Ну, если ты просишь…
Советник сделал над собой усилие, произнес, едва разлепив губы:
— Да.
— Кому же нужно «поправить лицо»?
— Президенту.
* * *
«Это ж не гроб, а огурчик! В нем жить можно!» Слова мастера Безенчука пришли на ум сразу, как только мы преодолели вентиляционную трубу, выломали решетку и оказались в большой комнате, едва подсвеченной дежурным темно-зеленым освещением…
Город под землей, тянущийся на сотни километров… Системы жизнеобеспечения, системы управления… Это похоже на…
Несколько лет назад сидел я в одном губернском городе. Жара была жуткая; улочка, на которой я жил, стояла на уклоне, дальше — угадывалась река… Забыв, что прямой путь не самый скорый, я двинулся к ней…
Город был пуст, словно вымер. Россияне праздновали День независимости — чего и от чего, никто не знал, унизительный для людей праздник не прижился, они просто отдыхали где-то: кто — по дачам, кто — в лесу… Река казалась совсем рядом, но… Какие-то заборы, линии теплоцентрали, снова бетонки, огороженные поверху ржавой колючей проволокой… Рядом — огороженная таким же сплошным забором стройка нового века…
А я — искал тропку. Не один я такой умный — если присутствует река и имеет место жара, люди не станут ездить на пляж за десять остановок… Тропка имелась.
Я и пошел по ней…
Прямой путь — не самый скорый. «Прямо — только вороны летают!» Тропка уходила в дикие кусты — следы присутствия мыслящих индивидов имелись в виде битой посуды, подсохших рыбных голов, пивных пробок… Но вышел я вовсе не к реке: два абсолютно пустых двенадцатиэтажных дома, в окнах гулял ветер, сложенные из необлицованных плит этажерки производили жуткое впечатление…
Вокруг — песчаная насыпь, поломанный забор, и-ни души… Дальше — построенная лет сорок назад автоматическая водокачка и заборы, заборы… Близ реки пошли возделанные клоки земли. Вышел. Грязный берег, бегущие переливом через водозабор волны… Окунулся — плавать все одно негде, а после такого купания — тело в грязно-коричневых разводах… Но — посвежело.
Не желая возвращаться тем же путем, погнал напролом через кусты… Вышел к заброшенной железнодорожной насыпи, которая мимо безымянных ангаров вывела меня на самую окраину промышленного района. Здесь имелась и остановка троллейбуса, но безмолвие и безлюдье было таким же полным, как и везде. Снова пошел пешком, вдоль улицы. Распахнутые окна нежилых цехов, в них — застывшие тяжелые механизмы… Огромный, красного кирпича забор, закончившийся наглухо забитой проходной; рядом — табличка с нечитаемым названием предприятия. Чуть дальше — такой же нежилой, с непрозрачными, словно бельма, стеклами административный корпус… Мертвый завод, мертвый город… Город-призрак?..
И тут — на двери неприветливого дома — самый обычный, новенький почтовый ящик, на котором свежей синей масляной краской от руки выведено: «РЕЗЕРВ». Что есть «Резерв» — название завода, позывной или — шутка?.. Тогда кто тот шутник?..
А люди — живут себе рядом, непонятно зачем, непонятно на что, их дети учатся в профтехучилище, переименованном в технический колледж имени Героя Соцтруда Н.Н. Кожухова… «Это не гроб, а огурчик! В нем жить можно!»
Встряхиваю головой…
— Откуда свет? — спрашиваю Тора.
— Плафоны вдоль стен.
— Да я вижу, что не фары. Источник…
— Здесь несколько дублирующих подстанций.
— Что за дверью?
— Коридор. Охраняется телекамерами. Изображение — на пульт.
— Кто несет охрану?
— А хрен его знает. Судя по всему, это бывший объект ЦК, тогда сторожила «девятка», сейчас скорее всего Главное управление охраны. А может, и еще кто.
Черт их теперь разберет!
Оглядываю комнату. Провода высоко вверху, по стенам… В американских фильмах тамошние умельцы подключаются к телекоммуникациям, запускают на мониторы охраны «картинку» типа «в Багдаде все спокойно» и скоренько, по секундам, делают свое шпионско-бандитское дело. Одни — банки грабят, другие — дискеты с управляющей программой зомби добывают… Так сказать по интересам… А у нас — кого волнуют эти тонкости! Слава Богу, не в Америке живем! «Бить буду аккуратно но сильно!»
— Оружием владеешь? — спрашиваю Тора.
— Выборочно… Дрон… Меня — «сифонит»… Скоро пузыри пойдут. Кубик добавить нужно…
— Что ж у тебя за дозы были?
— Убийственные…
— Сам? — протягиваю ему «причиндалы», — Не… Сам не смогу, погорячусь. Давай ты. Один кубик.
Обламываю кончик ампулки, наполняю шприц…
— Да не мандражируй ты! — прикрикнул на Тора. Вены, пока он отдыхал в «дурке», стали вполне приемлемые; ловко укалываю…
Тор сидит, прикрыв глаза, пережидая горячую волну… Поднимает на меня глаза… Оглядывается… Потягивается громадным телом…
— Жить стало легче, жить стало веселее.
— Тор… Ты давно на иглу подсел?
— Скорее-посадили…
— Кто?
— Долго рассказывать… — А ты — самую суть. Здесь курят?
— Да кроме нас — некому. — Альберт взял протянутую сигарету, прикурил, прикрыл глаза. — Родом я из Ташкента. Отец — узбек, мать — русская, в сорок третьем девчонкой в эвакуацию попала, да так и осела…
— Родители живы?
— Нет. Давно… В семьдесят девятом — армия. В стройбат угодил, под Оренбург. А там — ни Богу свечка, ни черту кочерга… К «чуркам» не приписался — не в масть, к остальным… Встретили меня «дедки» в умывальне за жизнь посудачить, а я возьми и развяжись… Короче, вместо дисбата — Афган… И там я вроде пришелся… разведрота… Домой съездил в Ташкент — отец при смерти, через месяц схоронил, за ним следом — мать… Подумал, подал на прапорщика, и — снова в Афган… Прослужил четыре месяца — землячки объявились. Ташкент — город маленький…
— Как любой…
— Как любой. Землячок… Сука одна штабная, майор Алиханов… Все крутил носом, вынюхивал… С ним — сволочь прокурорская, тоже майор. Ему, вишь ли, полковничья должность в Союзе светила, вроде как практику приехал отрабатывать… А моих двое — проштрафились… Сам знаешь, в Афгане в восемьдесят третьем пацану дело пошить — как два пальца обмочить…