— По понятиям…
— Ну…
Нет. Я не оборзел. Я взбешен. И сейчас просто пережидаю, пока горячий, как накат хмеля, гнев остынет, осядет, успокоится, превратится в холодную, словно иголочки льда, расчетливую ярость. Потом… Потом, я знаю, придет грусть…
Вот тогда я бью.
О чем торгуются эти молодые здоровые парнишки?
О том, за сколько продать человека.
Ну, блин… Легким поучительным кровопусканием их утомленную психику не исправить.
— Ну ты, баран… — один из братанков чувствительно пихает меня в селезенку, — ты что, задницей слушаешь?..
Неаккуратно он ручонку-то растопырил… И перстней не видать, чтобы так вот опрометчиво — «…и пальцы веером…».
Хлопчик впечатывается мордой в асфальт, и только поэтому молчит. Хотя хруст переломленной в локте руки слышен вполне…
Второго подсекаю и методично прикладываю мордой лица об уголок бордюра, пока не получается однородная невнятного цвета масса. Сидящий за рулем худощавый заводит мотор и пытается скрыться с места происшествия, оставив «группу товарищей», как у них принято, в беде. Хотя… Беда их постигла не при встрече со мной, а много раньше — когда они решили жить легко и красиво и поговорку о бесплатном сыре не относить на свой счет… По счетам нужно платить. Всегда.
Ударом ноги крошу ветровое стекло, командую водителю:
— Вылезай!
— Да я не с ними, просто… — лепечет худощавый, но из бибики выбирается.
— Загружай.
— Ч-ч-то?
— Свинину загружай. Да пошустрее.
Малый кое-как справляется. Страх погоняет. Вынимаю из бумажника визитку. На случай, если молодым людям захочется продлить столь приятное знакомство. То, что они знают мое имя и адрес, я уже понял. Осталось выяснить — откуда.
Документов у незадачливых вымогателей никаких; забираю техпаспорт на машину и права у худощавого. Сову эту нужно прояснить.
— Откеле будете, землячки…
— Да я просто шофер…
— А я просто киллер. Похож?
— Кто на что учился…
— По чьей наводке накат?
— Гнедой решил.
— Кто есть Гнедой?
— Ну, которого вы об бордюр…
— «Диких» в Москве давно нет. Чьи ребята?
— Мы на обеспечении, по марафету… А девчонка эта, Лиса по хазам приблудилась, вот Гнедой ее ил к делу пристроить… А тут она слиняла… А сегодня Гнедой узнал, что она у вас… Ну и сказал: выставим лоха, хуже не будет.
— Пеньковские?..
Худощавый потупил взгляд.
— И крестный ваш о личных инициативах Гнедого не ведает… Так?
— Так.
— Слушай внимательно. Если Гнедой наврет крестному и на меня пеньковскую разборку наведет, в ответке ты окажешься. Персонально. Понял?
— Да я…
— Вижу — понял.
— Только… Все же Гнедой — не «урод» последний, Там, — худощавый кивнул куда-то наверх, — могут не так понять…
— Поймут. Каждый баран должен носить свои рога. А «бык» — тем более.
Водитель покосился на две окровавленные туши, cипящие в четыре ноздри.
Когда в сознание придут больно им будет.
— Все же… Вы очень с ними круто…
— Кто на что учился.
ТАШКЕНТ, УЗБЕКИСТАН
Несмотря на то, что гостиница была пуста, номе Макбейн получил с трудом. По крайней мере, это был отдельный номер с грязной, желтой ванной и отсутствием горячей воды. Зарегистрировался он как гражданин России, уроженец Уфы Ильяс Сулейменов. Бизнесмен.
Прочитав заполненный регистрационный лист и оглядев наряд «бизнесмена», человек за стойкой понимающе хмыкнул. Да и загореть так «уфимец» мог только в горах… И еще — портье, Рамзан Алыгбеков, два года крутил баранку бензовоза в Афгане, чтобы на раз отличать «солдата удачи» от «рыцаря наживы». Причем этот парниша такой же Ильяс, как он — Густав. Выкрашенные волосы и борода хотя и не бросались в глаза, но принять мужчину за татарина или башкира было сложно Да он, по-видимому, не особенно и старался. Впрочем свои наблюдения Рамзан никогда не делал «достоянием широкой общественности», будь то компетентные органы или друзья-приятели. Третьесортная гостиница была перевалочным пунктом для транзита наркотиков, оружия, боевиков… Даже не щедрые чаевые постояльцев делали портье таким молчаливым — гости были людьми особого сорта и не любили трепачей до смерти…
Впрочем, сегодняшний гость — особенный. Он прибыл явно сам по себе, ни от кого… В их «отеле» такое не просто редкость — исключение. А значит, нужно позвонить Тимуру. Его дело маленькое — позвонить. А Тимур пусть решает…
— Девочки, травка, «снежок»?.. — тихо по-русски прошептал Алыгбеков, наклонившись к незнакомцу.
— Нет.
— Есть хорошая российская водка. Из Москвы. Кристалловская.
— Давайте.
Портье назвал цену, получил деньги.
«Уфимец» поднимался по лестнице. Он и не русский — говорит с легким акцентом. Скорее всего — прибалт. Какой-нибудь киллер, волк-одиночка. А вот новых разборок в хлебном Ташкенте никто сейчас не хочет. Кто его нанял, зачем?..
Пусть выясняет Тимур. Его дело маленькое. Посетить, разузнать, продать…
Сейчас этот волчара выпьет водки с устатку и станет беспомощнее дохлой гюрзы…
То, что новый постоялец опасен, Рамзан почувствовал сразу.
Он поднял трубку телефона, набрал номер:
— Имею предложить Тимуру барана… Да, как раз на плов…
Макбейн быстро осмотрел номер. Пусто. Подошел к окну. Выглянул. Метрах в трех — ржавая пожарная лестница. К ней можно пройти по едва выступающему карнизу. Если повезет…
Внизу — четыре полномерных этажа. Упасть можно чувствительно, если не умеючи. Но — не смертельно.
Макбейн быстро снял куртку, рубашку. Остался в брюках. Набрал воды, намылил лицо, поморщился, коснувшись опасной бритвой кожи.
Покончив с бритьем, взял тазик, вылил туда содержимое тюбика, нанес образовавшуюся пену на волосы. Подождал несколько минут, подставил голову под струю — вода потекла коричнево-синего цвета. Через несколько минут повторил процедуру… Закончив, придирчиво осмотрел себя в зеркало.
«Боевик» исчез. На Макбейна смотрел голубоглазый блондин с выступающим сильным подбородком и жесткой линией рта. Мужчина провел щеткой по волосам.
Длинноваты, но для «бизнесмена» пока сойдут.
Из баула вытащил сумку. Оттуда — сверток. Быстро переоделся — брюки, рубашка, пуловер, ботинки… Куртка из мягкой замши…
То, что за дверью номера кто-то есть, он даже не услышал — почувствовал.