— Как тебя зовут?
— Меня? — Коровьи, чуть навыкате, глаза двадцатипятилетнего водилы нарочито тупо смотрели на Глостера из зеркальца заднего вида.
— Да.
— Миша. Можно — Мишаня.
— Так откуда сам будешь, Мишаня?
Водила похлопал глазами, произнес, как бы нехотя:
— Я же говорил, с севера мы. Воркутинские. Сюда батя перебрался в восемьдесят девятом, дом купил.
— Ты пойми, Мишаня, интерес мой не праздный. Смекаю, подойдет мне этот человечек или нет.
— Я, что ли?
— Ты.
— А если не подойду, то что?
— Ты-то сам как думаешь?
— Чего мне думать?
— А если не понравишься?
— Знать, судьба такая. Только и вы, я себе думаю, босса с Эдиком, — Мишаня кивнул на убитого телохранителя, — не затем зажмурили, чтобы судьбу за усы лишний раз по глупости дергать.
— Резонно мыслишь.
— А то…
— Как с отцом сюда переехали, чем занимался?
— Ну, как чем? В школе учился. Потом — в ПТУ.
— И сразу к Ричарду попал? — насмешливо протянул Глостер.
— Почему — сразу?..
— А — как?
— При деловых был. Только — стремно там.
— Чего?
— Юг — место шебутное. И все делят-делят, поделить не могут. Свои головы не берегут, а уж наши и подавно.
— У «хозяина» бывал?
— На киче-то? Был.
— Статья уважаемая? Водила пожал плечами:
— Бакланская. Хулиганка.
— Так как же тогда тебя Ричард к себе прибрал меченого такого?
— Я водила хороший.
— Не ври.
— Правда хороший…
— Я не о том. Колись, болезный, мы не у следователя.
— О чем вы?
— Слушай, во-ди-тель… Ты машоней-недавалкой не прикидывайся! Чего тебя Ричард обласкал? Ну?
— Да я это… пару гавриков…
— Ну? Пришил, грохнул, замочил, поставил на перо, кончил, зажмурил, в ящик забил… Чего заикал, Мишаня?
— Ну, грохнул. Двоих. И что с того? Труха были люди.
— Труха были люди… — в тон ему повторил Глостер. — А люди вообще труха, а, Мишаня?
— Всякие случаются, — спокойно отозвался водила. Глостер ответ оценил, подумал с полсекунды, спросил:
— У Ричарда есть доверенный человек на базе?
— У кого?
— У твоего босса.
— Мы называли его Виктором Викторовичем.
— Да хоть горшком! У него есть помощник? Из активных?
— Ну.
— Кто?
— Гошка Степанцов. Жоржик.
— Он на базе теперь?
— Да. А где ему быть?
— В Караганде!
Шофер только пожал плечами. Дескать, как вы спрашиваете, так мы и отвечаем. А умничать так-то всякий может.
— Босс твой, Виктор Викторович, торжественную встречу нам, случаем, не планировал?
— В смысле?
— С торжественным залповым огнем и последующим выносом тел? Никаких особых мероприятий? Усиление или что-то в этом роде?
— Мне он не докладывал.
— Ты, братец, не хами! Сам что думаешь?
— Вроде как Жоржик суетился чуток больше обычного, — У ворот охрана?
— Само собой.
— И подчиняется этому Жоржику?
— Ему.
— Сколько всего на базе людей?
— Дюжины полторы. Может, и поболее, — А сам он что за человечек? Жоржик? Водитель вздохнул:
— Одним словом сказать?
— Если сможешь.
— Сволочь.
— Чего?
— Душегуб. И не такой, чтобы… Глаза у него стылые. Как прорубь.
Глостер прикурил сигарету, затянулся, оскалился в улыбке:
— Это ты Маэстро не знаешь.
— А зачем мне?
— Резонно. Ладно, это лирика. С пропускной системой на базе строго?
— Ну… вообще-то… строго.
— Автомобиль знают?
— Наш-то? А как же. Но пропускают по паролю.
— Пионерский лагерь, — усмехнулся Глостер.
— Босс называл это не «пароль», а «ключевое слово».
— Что в лоб, что по лбу. Ключевое слово неизменно?
— Вообще-то… Раз в неделю меняли, но и то… Парни, что на воротах, тоже с глазами: видят, кто едет.
— Тогда зачем оно вообще нужно?
Водитель только пожал плечами: дескать, мое дело шоферское, прокукарекать, а там — хоть мокрый снег с дождем, да на мичуринские посевы. Подумал, добавил:
— Для понтов, зачем еще.
— Что? — не сразу включился погрузившийся в собственные мысли Глостер.
— Ну слово это ключевое.
— Для понтов?
— Ясное дело. Кому тут охота на нас нападать? Кутенку Черепу? Марату?
Косте Морячку? Да бакланы они, им до босса — как до неба.
— Ты это слово знаешь?
— Какое слово?
— Которое пароль?
— Нет.
— Ты же сам только что говорил…
— Так в связи с вашим приездом как раз сегодня и поменяли. И босс еще велел своим бдить так, будто Кремль охраняют. По мне — показуху решил устроить, чтобы, значит, перед начальством в грязь лицом не ударить.
— Ну и как по-твоему? Удалось ему начальству угодить? Водила покосился в зеркальце на труп босса, уже полусползший с сиденья, осклабился:
— Не особенно.
— Да ты шутник, Мишаня.
— А то.
Глостер подумал немного, протянул:
— Та-а-ак. Выходит, босс твой, Виктор Викторыч, тебе не шибко и доверял?
Может, тебе и вовсе доверять не стоит?
— Почему не доверял? — быстро отозвался Мишаня. Глаза его были снова безоблачны и пусты. Глостер усмехнулся про себя: чудные они, крестьянские дети!
И простота их куда хуже воровства!
— Как — почему? Пароль ты не знаешь, об усилении — тоже, догадки одни… А ведь шофер у босса — завсегда и телохранитель, самое доверенное лицо… Не так?
Мишаня только пожал плечами. Его посмурневшее лицо говорило о нешуточной работе мысли: работе для Мишани непривычной и тяжкой. Впрочем… Ни о чем это не говорило: знал Глостер этаких тугодумов. Они действительно мыслили с трудом, а вот соображали — хорошо и скоро. И были куда удачливее многих яйцеголовых! А вправду, кто успешен по этой жизни? Или шустрые жулики, нахапавшие безнаказанно, пользуясь близостью кто — к трону, кто — к ночному горшку правителя, или вот такие вот лупоглазые селяне: