– Впечатляет. При чем здесь моя дочь?

– Ни вы, ни ваши дела, ни ваша дочь здесь не играют никакой роли. Задачи у людей, какие этим заняты, я полагаю, глобальны. Возможно, ее устранили для... примера.

– Я в это не верю.

– Других версий у меня нет. Пока.

– А как во все это влез ты? Спасатель на пляже?

– Меня подставили.

– Зачем?

– Я суечусь. Активничаю. Кого-то нервирую. Кого-то напрягаю. Когда люди нервничают или напрягаются, то допускают ошибки. Раскрываются. Выходят из тени.

– Тебе что до них?

– Если и ничего? Кто меня отпустит из игры... живым?

– А сам сбежать ты не догадываешься?

– Куда можно сбежать с круглого шарика?

– Ты что, герой?

– Нет. Просто так сложились обстоятельства.

– Не понимаю. Чего хочешь ты?

– Найти тех, кто все это затеял.

– Чтобы убить?

– Чтобы выжить.

– Тебе нужна помощь?

– Нет.

По правде, мне было небезынтересно знать, как Арбаев вырвался из-под опеки Данглара. Но я не спросил. Потому что он бы не ответил. А может, и не было никаких «тенет». Господин Данглар рассудочно эдак решил, что обездвиженный и поломанный Арбаев будет смирно и благонамеренно сидеть на своей интернированной яхте. А он – не усидел. Такая натура. Я вспомнил даже, что некогда он был мастером спорта по биатлону. Думаю, им было о чем поговорить с Дангларом.

Куда более интересно, как Арбаев на меня вышел. Вот об этом я его спросил. Ответ оказался прост и поучителен: люди Арбаева просто-напросто перекрыли все дороги к Саратоне: их было всего девять. И – внимательно следили за водителями. Наудачу. Удача им и улыбнулась. Бывает. Впредь – мне наука.

И что теперь? Клеить бороду, как в дурном романе? Просто поднять стекла «ситроена» и скрыться за их дымчатой непроницаемостью – не получится. Дымчатые стекла были здесь так же неестественны, как мужики с клееными бородами.

– Что собираешься делать теперь?

– Размышлять.

– А поделиться с моими ребятами не желаешь?

– Нет. Ни к чему хорошему это не приведет.

Арбаев скривил губы в гримаске, весьма отдаленно напоминающей улыбку:

– Я навел справки. Тебя помнят в Москве. Там ты сделал много хо-ро-ше-го.

– Это приятно. И еще... Не нужно вешать мне «хвосты». Для пользы дела.

– На данном этапе наши цели совпадают. Ты хочешь найти убийц моей дочери. Зачем – мне неинтересно. Я просто хочу их убить. И – убью. Мне плевать, какие игры они затеяли и по какому поводу. Ты найдешь их, Дронов?

– Будьте покойны.

В комнате повисло тяжкое молчание. И мысли мои были ему под стать.

Тираны, приходящие к власти ради самой власти, не поступятся ею ради чьих бы то ни было жизней. Даже ради жизней детей. Но сейчас – время комфорта и чистогана. И люди в большинстве своем ломятся к этой самой власти просто ради возможности урвать сладкие куски самого что ни на есть материального порядка. А награбастав, трамбуют грудки добра под разжиревшие брюшки и – страдают! – оттого, что жизнь их не будет вечной!

Александр Арбаев был другим. Он походил на сгусток энергии – тревожной, разрушительной и грозной. Эта энергия подняла его на высоты. Она же его и сбросит когда-нибудь.

– Я знаю, о чем ты думаешь, спасатель.

– Да?

– О том, что мое обещание мне могут и не позволить выполнить здешние... князья.

– И об этом тоже.

– Я исполняю все, что обещаю. Всегда. Знаешь, почему? Этот кукольный мир погряз в роскоши и забыл основный закон бытия. Я ему напомню. – Александр Арбаев замолчал, глаза сузились до крохотных прорезей, и он произнес, едва разлепляя губы: – Когда берешь чужие жизни, будь готов отдать свою.

Глава 50

К отелю «Саратона» я прибыл около трех. Почти все постояльцы уже вернулись в номера.

От навязчивых проводов, как и от стреляющего железа типа «беретта», я отказался наотрез. Все-таки Ален Данглар произвел на меня впечатление. Если сказал, что законопатит за «хранение», то непременно это сделает. Такая натура. Если он еще и не проявил всю мощь своего скромного европейского обаяния и деятельную хватку, то лишь потому, что ситуация уж больно для него непривычная. Но люди быстро привыкают ко всему. Даже к войне. И все потому, что в глубине души часто не допускают мысли, что убить могут именно их. Если бы допускали – войны сделались бы невозможны.

Бульвары Саратоны опустели, кое-где в ночных кафе еще были посетители, но немного. Я присел за столик, заказал чайник крепкого чая и шоколад, налил в принесенную кельнером толстостенную белую чашку, отхлебнул. Положил деньги на блюдечко, спросил:

– Могу я воспользоваться вашим компьютером? Мне нужно послать сообщение.

– Да, пожалуйста, – кивнул тот, провел меня в крохотный кабинетик и деликатно вышел.

Я забрался в охранную систему отеля, благо коды и пароли тинейджерка мне расшифровала, отключил внешнее и коридорное видеонаблюдение и немного набезобразничал с программой: восстановят минут через пятнадцать, а больше мне и не нужно.

Вышел, закурил сигарету, налил чашку до краев, энергично разжевал шоколад, выпил чай в несколько глотков, встал и направился к отелю.

Мысли в голове болтались самые мерзкие: мне представилась Даша Бартенева лежащей на полу в ванной, в неудобной позе и рядом – отливающая синевой опасная бритва. «Кто будет следующим?» – так, кажется, сформулировал барон Данглар. Именно из-за его неугомонности я и не пошел в отель путем прямым, как дорога к счастью. Барону или кому-то из его людей тут же отзвонятся. А мне это не нужно. Тем более к счастью, как нас учили в босоногом пионерском детстве, ведут пути крутые, тернистые и нехоженые.

Через пять минут я был у «Саратоны». Прошелся вдоль торцевой стены, нашел затененный уступ и полез на второй этаж. Длинный декоративный парапет опоясывал здание по периметру на каждом этаже; по нему я обошел отель: окна четных номеров выходили на море; кое-как по выщербленной стене, цепляясь за плотный плющ, забрался на балкон второго, затем, таким же способом, – на балкон третьего этажа.

Теперь предстояло разобраться с дверью. Внутри – кондиционеры, и, если Даша Бартенева решила отдохнуть в прохладе, придется что-то выдумывать. Но дверь была прикрыта и не заперта. Саратона: здесь европейцы из собственного упорядоченного и охраняемого мира попадают в мир карнавальный, праздничный и оттого кажущийся им еще более совершенно безопасным. Так оно и было – до последнего времени.

Я тихохонько просочился в помещение, прислушался. Номер, обширный полулюкс, по первому впечатлению был пуст. Но тревога вдруг заклубилась в душе серой мутью; я ступал настороженно, стараясь поскорее привыкнуть к почти полной темноте из-за задвинутых вглухую портьер...