Все эти мысли пробежали в секунду. Олег чувствовал, что волнуется. Если он не правильно выбрал время... или место...
Женя Ланская неслась по коридору прямо на Гринева. Олег растянул губы в улыбке, мучительно пытаясь сообразить, что лучше теперь сделать...
— Подумать только! Да вы похожи сейчас на молодых Гаррисона Форда и Шона Коннери одновременно! Просто элегантный киношный шпион! И не менее элегантный американский мультимиллионер!
Женя Ланская была одета с той изысканной скромностью, какая приобретается только за очень большие деньги. Но при всем при том выглядела естественно: стильность — как раз то, чему нельзя научиться или купить: или есть, или нет.
— Вот уж не думала, что биржевые дельцы любят Гуно. Хотя — вас, пожалуй, это не касается. Или — вы здесь по специальности? «Люди гибнут за металл»?
— Рад видеть вас, Женя. — Гринев был совершенно искренней. Как ни странно, предстоящий маленький спектакль был ему не вполне по душе. Вернее, совсем не по душе. — Вы без спутника?
— Я девушка самостоятельная. А вы... — Женя на мгновение задержала взгляд на его лице. — Извините, Олег. Мне кажется, вы здесь даже не затем, чтобы «на людях показаться», хотя таких здесь большинство. Вы слишком сосредоточены.
Деловая встреча? Тогда я удаляюсь.
— Вы правы в первом, милая барышня. Мне здесь нужно просто показаться.
— Как-то вы это обреченно, Гринев. Видно, тяжела ваша «боярская» доля. — Девушка глянула мимо Олега, лицо ее засияло улыбкой. — Ой, дядя Максим! — И — бросилась с распростертыми объятиями мимо Олега.
Максим Евгеньевич по-отечески обнял Женю, что-то сказал, улыбаясь добродушно и обаятельно. Его охранник деликатно отошел.
— А почему вы один? Где Наталья Владимировна? Простудилась? Какая жалость!
Я так хотела поговорить с ней о Саврасове!
Максим Евгеньевич что-то шутливо пробурчал девушке, глянул на Олега. Женя обернулась:
— Это Гринев. Он — большой знаток: поэзии и поэт финансовых потоков.
Максим Евгеньевич протянул руку, улыбнулся вполне дружески. А Олег вдруг смутился — то ли обаяние этого человека было совершенно обезоруживающим, то ли сама ситуация, превратившись из просчитанной им схематичной модели в живую реальность, оказалась такой, что Олегу вовсе не хотелось теперь, чтобы кто-то и как-то ее истолковывал...
Максим Евгеньевич Рубатов смущения Олега или не заметил, или приписал его застенчивости, а скорее — человеком он был настолько выдержанным и внутренне собранным, насколько непринужденным и обаятельным был внешне: если какие-то мысли по поводу Гринева и появились у него, то вряд ли кто-то вообще об этом узнает. Истинно влиятельные люди не демонстративны: все мало-мальски посвященные и без того знают, кто они есть, а непосвященным — и знать необязательно.
— Он вам понравился? — спросила Женя.
— Кто?
— Максим Евгеньевич.
— Разве такие люди могут кому-то не нравиться?
— Могут. По-моему, вы смущены или...
— Или?
— Нет... Ничего. Извините, Гринев, что так вышло: просто дядю Максима я знаю с ясельного возраста, они дружили с моим дедушкой; он такой замечательный, а я не видела его уже тысячу лет!
Олегу было стыдно, он даже сам не понимал чего. Словно он использовал эту девчонку для достижения своих, не вполне порядочных, целей. И хотя цель его действий ему самому была ясна, именно сейчас все получилось как-то... Девушка всматривалась какое-то время в его лицо, потом сказала вдруг:
— Я думаю, оперу вы слушать не станете. Но ко мне заехать просто обязаны.
В вашем лице, милый финансист, есть нечто, чего я пока не могу ни понять, ни объяснить... А потому хочу написать ваш портрет.
— Молод я для портретов. Регалий недостает.
Женя рассмеялась:
— Я же не предлагаю лепить с вас конную статую в натуральную величину. Вы, Олег, сосредоточены на чем-то так сильно, что это мешает вам увидеть мир, а миру — рассмотреть вас. Может быть, я помогу в этом вам обоим?
Девушка сдунула с ладошки поцелуй, развернулась и пошла по коридору — легкой, упругой походкой, зная, что многие провожают ее взглядами, и вовсе не желая скрывать ни свою раскованность, ни это знание.
Всякое знание — ложно, если оно касается людей. Люди скрытны, переменчивы, лживы, они лгут всему и всем — недругам, друзьям, собственному отражению в зеркале, но больше всего — самим себе. И как можно узнать другого, если человек не знает себя и «возвышающий обман» ему милее, чем самая правдивая правда?.. Да и является ли то, что унижает человеческое в людях, правдой? Или — это тоже полузнание, такое же несуразное и несовершенное, как все, что есть в нас?..
Мысли эти промелькнули и — исчезли. Когда-нибудь, когда страсти мира сего перестанут его беспокоить, он поселится в дальнем скиту и будет размышлять...
Сейчас — действовать. Проклятие любого времени: нужно делать, делать, делать...
А если и думать, то только над тем, что делать и как. Потому что время когда-нибудь пройдет, и останется лишь вечность. Или — небытие. Ощутить жизнь или хотя бы поразмышлять о цветах, полевых травах, далеких островах, над тайной ледяного севера или над сокровенным в собственной душе — нет ни времени, ни сил. И еще — страшно. Просто страшно.
Вот люди и ныряют в водовороты событий, чтобы не думать и даже не чувствовать... Чего-то достигают или не достигают, радуются, негодуют, печалуются... Над чем? Над тем, что эту гонку так трудно принять за жизнь?
Роскошный автомобиль мчал Гринева через Замоскворечье; сзади, как призрак ночи, маячил черный тонированный «хаммер». Журналистов не было. Разглядев впереди неоновое сияние огней ночного клуба, Олег велел остановиться, произнес коротко и властно:
— Ждите.
Вошел в клуб, заметил, как один из охранников тихонько просочился следом и неприметно завис у стойки. Олег только улыбнулся про себя: люди у Никиты Николаевича вышколены, но без фантазии. А без фантазии в любом деле, будь то бизнес, любовь или шпионаж, можно работать только на самых подступах к «утесам». Потому что на иные вершины и карабкаться не стоит: будешь рисковать, срываться, рисковать снова, а когда заберешься, — вот ты, первый и единственный! — там давно, как в песне: уже и волшебник прилетел «в голубом вертолете», и крутит всем бесплатное кино, и раздает дармовое пиво, и лучезарно улыбается новоявленному скалолазу щербатым ротком — дескать, вовремя вы, у нас и шашлычок уже доспевает, и сауна дотапливается, и девочки одна другой субтильнее ждут-с.
Загрохотали динамики, порядком осоловевшая или, наоборот, вздернутая дозой публика выскочила подрыгаться, перекрыв охраннику у стойки обзор. Олег встал, стремительно прошел по залу к сцене, легко проскользнул мимо охранника, трепавшегося о чем-то с проституткой, — тот и пытался было дернуться, остановить или хотя бы поинтересоваться, за каким рожном посетитель прется в служебные помещения, но Олег остановил его взглядом, властным и резким, но притом сложил складки рта в циничную гримаску — дескать, зачем людишки за кулисы ломятся? Сам сообрази, хочется деву, что пять минут назад на сцене змеей извивалась, на «нощь неземной любови» уболтать...