Жаль, не получится в эту секунду быть рядом с Сомовым, чтобы увидеть, как замерзнут глаза Иваныча и как окаменеет его скуластое, загорелое под чужим ласковым солнцем лицо.
Ничего подобного не случилось. Потому что мужчина, зашедший за Мерседес к окончанию работы конторы по продаже билетов, оказался Ярославу совершенно незнаком. Этот рослый блондин с орлиным профилем и хитрыми, глубоко посаженными глазами, на вид типичный немец лет тридцати пяти даже издали, ночью и в плохую погоду не напоминал Сомова. Хотя и носил точно такое же имя, как сенсей, и имел отношения с той же самой женщиной, с которой был заснят Иваныч. Хоть и не было никакой гарантии, что, переметнувшись к фашистам, профессор вместо русского Леонида вновь стал называться Леоном, Охотник был уверен, что дело обстоит именно так, а не иначе. Зачем выдумывать велосипед, рискуя случайно выдать себя неосторожным словом? Можно без малейшего ущерба пойти по пути наименьшего сопротивления и сказать самую что ни на есть правду…
Поняв, что любовник голубоглазой смуглянки – не Сомов, Охотник сразу расслабился, успокоился. Как будто не он сам, умышленно форсируя события, несколько часов назад попросил Мерседес передать другу спонтанно найденный пароль. Теперь, когда выяснилось, что произошла ошибка, оставалось лишь надеяться, что носатый блондин – такой же фашист, как и все прочие обитатели Вервольфштадта, – не владеет русским настолько, чтобы насторожиться, услышав «старинное немецкое пожелание».
На всякий случай, незаметно увязавшись вслед за парочкой, Ярослав, следуя на почтительном расстоянии, поводил их по городу, затем подождал, пока голубки неспешно отужинают в ресторанчике – видимо, том самом, о котором говорила Мерседес, принадлежащем некоему дядюшке Хосеми, а затем, прогулявшись по пляжу, уединятся в одной из квартир скромного двухэтажного домика на близлежащем холме, где, по всей видимости, и жила продавщица билетов на пароход. Все это время Охотник внимательно наблюдал за поведением «орла» – не начнет ли тот нервничать и совершать характерные телодвижения, услышав вдруг в качестве секретного пожелания стопроцентно русское слово, очень похожее на пароль для связи шпионов, но ничего подобного не случилось. Фашист по имени Леон вел себя вполне адекватно, как и подобает пребывающему в предвкушении любовной ласки зрелому и уверенному в себе арийцу, к тому же имеющему за плечами не самое мирное прошлое…
Кажется, обошлось. Оставив Мерседес и «орла» наслаждаться прелестями друг друга, Ярослав направился в гостиницу. Только сейчас, оказавшись в относительном безделии до завтрашнего утра, он ощутил голод и вспомнил, что сегодня даже не завтракал. Кабачок на первом этаже гостиницы был заполнен лишь наполовину и столик в дальнем углу, откуда открывался обзор всего помещения, оказался свободен как нельзя кстати.
Заказав ужин, Охотник развернул купленную им еще днем местную газетенку и, делая вид, что читает, принялся разглядывать находящихся в кабачке людей. Большинство из посетителей были местными мужчинами, к тому же – уже хорошо принявшими на грудь. Подобно темпераментным горцам с советского Кавказа, они не слишком сдерживали себя в жестикуляции и в выражении эмоций. Возле стойки бара со скучающим видом примостились две шоколадные девицы, то и дело плотоядно поглядывающие на только что уединившегося в углу белого иностранца. Шлюхи, они и есть шлюхи. Что с них взять? Гораздо больше Ярослава заинтересовали двое пожилых, но уже основательно успевших загореть седовласых господина, сидящих в непосредственной близости от занятого им столика. Они неспешно попивали красное вино под аппетитное, жаренное на открытом огне мясо с тушеными овощами и дымили хорошими сигаретами. Между собой они бегло и вполне привычно разговаривали на очень странном языке, похожем на смесь испанского, французского и… русского. Вдруг, после длинной, витиеватой фразы, произнесенной одним из стариков на чистейшем языке Наполеона, уловив насквозь родное и сермяжное, подкрепленное соответствующим взмахом руки выражение «ну его на х…й!», Ярослав на секунду-другую аж перестал дышать. Не послышалось ли? Но последовавший тотчас короткий и исчерпывающий ответ собеседника: «Скатертью дорожка» окончательно убедил Охотника в очевидном – эти двое холеных, совершенно непохожих на советских пенсионеров-сверстников, весьма довольных жизнью дедков, так же, как и он сам, были родом из матушки-России. И, судя по возрасту, аристократическим манерам и знанию столь популярного среди буржуазной знати французского как пить дать относились к представителям так называемой «белой эмиграции». Той же самой, к которой принадлежал и подполковник Иван Федорович Клименко, своим неожиданным письмом с поразительной четкости снимками поднявший на уши весь спецотдел военной разведки СССР во главе с генералом Батей. Учитывая, что эта гостиница принадлежит судоходной компании, логично напрашивался вопрос – а не в благословенный ли Лас-Суэртос направляются завтра утром сии почтенные господа? Если так, то сколько же их, бывших офицеров разбитой большевиками царской армии, осело в окруженном сельвой и горами провинциальном городке? В непосредственной близости от выстроенного беглыми эсэсовцами Вервольфштадта? Да уж, истину говорят – чудны дела твои, Господи. Ситуация. Прояснить которую, к слову, проще пареной репы – взять, да и заговорить с дедулями на языке родных осин. Так, мол, и так. Привет, отцы, как дела? Вы откуда и куда? Вот, наверное, удивятся господа офицеры… Но – нельзя. По легенде он – Ганс Розенберг, немец из Швейцарии, не может знать ни слова по-русски. Остается только сидеть, прикрывшись газетой, и слушать, с трудом пытаясь понять, о чем говорят эти, то и дело прикладывающиеся к бокалам с вином, пыхтящие сигаретами и вставляющие в разговор крепкое матерное словцо, почтенные седовласые старцы.
Принесли ужин – традиционную для этих мест жареную говядину. Ярослав отложил газету и принялся за еду, что есть сил напрягая слух. В конце концов он понял, о чем идет речь, и еще раз убедился в правильности сделанных им выводов. Некто подпоручик Стас Заславский, картежник, ловелас и, видимо, близкий приятель обоих, развелся со второй женой и на старости лет вдруг решил уехать из Бразилии в Соединенные Штаты. Чем немало удивил и даже рассердил бывших товарищей по оружию. Именно этот бесшабашный поступок сейчас и смаковался соседями. Между прочим – заказавшими для себя вторую бутылку вина… Интересно, они знакомы с Клименко? Если оба из Лас-Суэртоса – тогда обязательно. На далекой чужбине покинувшие Родину бывшие дворяне наверняка общаются семьями – и вообще, держатся друг за друга. Иначе чем можно объяснить такую бурную матерную реакцию стариков на «побег» «предателя» Заславского?
Минут через десять, когда Ярослав уже закончил ужинать и, не желая так скоро покидать шумный кабачок и подниматься к себе в пустой и тихий номер, снова заинтересовался газетой, один из дедушек, подавшись вперед и накоротке перекинувшись с приятелем парой слов, вдруг поднялся и направился к стойке бара, за которой по-прежнему скучали шлюхи. И через минуту вернулся за столик, крайне довольный собой, ведя под руки обеих, заметно воспрявших духом, улыбающихся девиц. Между прочим, вполне даже приятных на вид. Местные женщины, как уже успел заметить Ярослав, большей частью действительно оказались весьма и весьма не дурны собой. И, что заметно отличало их от русских, не стеснялись провожать понравившегося мужика откровенно плотоядным, игривым и влекущим взглядом. Все-таки Сан Саныч был прав насчет царящих здесь нравов. Не женщины – просто огонь! И, черт побери, будь он сам свободен, словно ветер, наверняка тоже не устоял бы против такого искушения… Однако похоти не было, совершенно. Одно лишь воспоминание об оставшихся в Ленинграде любимых и милых сердцу Светлане и маленьком Ленчике напрочь отбивало у Охотника даже мысль о возможной, ни к чему не обязывающей интрижке, не допуская ее в принципе…