– Логично, – не удержался от ухмылки Ярослав. – Перевозить алмазы по реке, даже на нескольких быстроходных катерах одновременно, с вооруженной до зубов охраной, слишком опасно. Самолет – идеальный вариант. Стало быть, никакой периодичности в выезде Соммера с территории рудника не существует?
– Послушайте, капитан. Я понимаю, что в целях сохранения секретности вы не имеете права посвятить меня, своего добровольного помощника, чьими стараниями вы здесь и оказались, в причину столь безрассудного поступка. Даже с учетом того, что я, битый лис, решивший на старости лет помочь Отечеству, – уж простите за прямоту – рискую в данной ситуации гораздо больше вас? Посудите сами: стоит немцам узнать, кто именно навел военную разведку СССР на затерянный в дебрях Мату-Гросу алмазный рудник, – псы немедленно уничтожат не только меня самого, но также мою жену и дочь. В то время как вы, капитан, при самом неблагоприятном ходе операции, рискуете лишь своей, безусловно, драгоценной, но все-таки одной-единственной жизнью… Мне кажется, Ярослав, раз мы действуем сообща, между нами не должно быть никаких тайн. Впрочем, я не вправе настаивать. Могу лишь твердо обещать – я и мои товарищи, те, которые сейчас находятся наверху, будем помогать вам всецело. В любом случае. Обратного пути уже нет. Нужно доводить начатое дело до конца. Да поможет нам бог.
Иван Федорович перекрестился и выжидательно посмотрел на Охотника. Ярослав нахмурился. Помолчал. Наконец сказал:
– Вы правы, полковник. Секретов быть не должно, – и подробно, избегая лишь ничего не значащих деталей, рассказал изумленно качающему седовласой головой колчаковцу, кем был до «пропажи без вести» нынешний инструктор из Вервольфштадта и какие личные отношения связывали их, начиная с 1933 года, когда Ярослав поступил на первый курс иняза ЛГУ. Не забыл Охотник упомянуть и о жене Светлане с маленьким сыном, названным в честь деда Ленчиком. И это последнеее откровение капитана оказало на Ивана Федоровича самое сильное впечатление. Когда Ярослав замолчал, то, к своему немалому удивлению, вдруг разглядел, что в уголках глаз крепкого духом старика застыли, влажно поблескивая, так и не скатившиеся по щекам, едва заметные капли слез.
– Боже милостивый, – прошептал Клименко, снова перекрестившись. – Бывает же такое. Чтобы столько разбитых вдребезги, разлетевшихся по всему миру осколков одного зеркала вдруг взяли и сложились в одно целое. Здесь, в Лас-Суэртосе. Невероятно…
– Теперь вы знаете, почему мне прежде всего необходимо встретиться с Сомовым, – бесцветно сказал Ярослав. – И почему генерал отправил в Бразилию именно меня.
– Это – чудовищное испытание для сердца, нервов и души, – заметил Клименко. – Но, увы, на его месте я сделал бы то же самое, мой мальчик. Никто, кроме тебя, не сможет поставить точку. По велению Господа нашего судьбе было угодно сделать меня, верного сына царя и Отечества, слепым орудием в руках человеческого правосудия. Но только ты должен развязать этот клубок. И ты это сделаешь!.. Я тоже не могу понять, что побудило профессора в сорок четвертом году встать на сторону фашистов, когда исход войны был уже очевиден. Бог ему свидетель и судья. Но я твердо уверен – после того, как Соммер узнает о внуке, сдать тебя он просто не сможет. В противном случае он просто потеряет право впредь называться человеком… Хотя… где гарантия, что, оказавшись в СС, он уже не перешагнул эту грань раньше?.. Однако мы отвлеклись. Ты спросил меня, как можно гарантированно встретиться с Соммером вне пределов рудника? Есть одна возможность. Завтра понедельник. По понедельникам, рано утром, именно инструктор доставляет в полицейский участок Лас-Суэртоса конверт с деньгами – своего рода премия за лояльность в случае необходимости – и передает его лично в руки знакомому тебе лейтенанту Апорту. Львиную долю этих денег толстяк, разумеется, оставляет себе. У него не только огромный живот, но и большая семья, одиннадцать детей. Старшие сыновья живут и учатся в Рио, им нужно помогать. Так что своим тупицам, Мигелю и Родриго, он дает в понедельник по двести пятьдесят реалов. Столько же, сколько платит им государство в месяц. Какая сумма находится в конверте – точно неизвестно. Я думаю, тысячи три, не меньше.
– Откуда такая подробная информация? – на всякий случай уточнил Ярослав.
– Городок у нас маленький. Все обо всех известно. Мигель – племянник дона Эскуэльо, владельца хлебной лавки в соседнем доме. А еще – известный пьяница и трепло. Когда напьется, то чешет языком направо и налево. Сядь к нему за столик, налей рюмку-другую – и ты уже его приятель до гробовой доски. Так что о взятке, которую немцы носят в полицейский участок, знает весь город. И если завтра, часам к пяти, ты займешь место в кустах, неподалеку от участка, то сможешь перехватить профессора. После того, как он отдаст конверт толстяку… Слава?
– Да, Иван Федорович.
– С Соммером мы разобрались. Если мне не изменяет память, речь шла о трех немцах, к которым у Москвы есть особый интерес. Кто оставшиеся двое? На моих фотографиях было девять человек.
– Щекастый, похожий на бульдога, с круглым носом.
– Я не сомневался, что он будет в числе приговоренных, – кивнул Клименко. – Это – сам хозяин Вервольфштадта. Сейчас он зовется Клаус Майне. Но это, видимо, не настоящее имя?
– Его зовут генерал Рудольф Шальке. Из дивизии СС «Мертвая голова». Он – седьмой номер в общем списке приговоренных к смертной казни, – ответил Охотник. – Другой – худощавый, сутулый, очень высокого роста. Похож на Бабу Ягу из детских книжек.
– Это врач, – вздохнул Иван Федорович. – Чертовски неприятный тип. От него пахнет смертью даже на расстоянии. Генрих Графф. Но за глаза его называют доктор Шлех. Я не очень хорошо владею дойчем, но то, что «шлех» – это задница, сообразил.
– Жопа – это вернее, – презрительно фыркнул Ярослав. – Только слишком мягкая кличка для такого гада. Настоящее имя Вольфганг фон Тиллер. Он действительно эскулап. Только не из тех, кто лечил раненых в полевом госпитале. В драной палатке, под свист пуль и взрывы снарядов. Фон Тиллер предпочитал глубокий и безопасный тыл. И место главного врача в концентрационном лагере «Саласпилс», в Латвии, под Ригой. Его пациентами, а точнее – подопытными кроликами для варварских экспериментов были преимущественно обитатели детского барака…
– Дальше не стоит, увольте! – махнул рукой полковник. – Подонок! Значит, и здесь чутье меня не обмануло. Что ж. Такую тварь я бы с огромным удовольствием прикончил собственными руками. Шлех, насколько мне известно, входит в ближайшее окружение хозяина. Остальные семеро – мимо?
– К сожалению, – вынужден был признать Охотник. – В спецотделе Генштаба на них ничего нет. Но это еще не значит, что они – только исполнительные служаки, слепо выполнявшие приказы командиров и не замаравшие себя убийствами детей и мирных жителей. СС – не армия. Там невиновных нет в принципе. У каждого сержанта руки по локоть в крови. И если была бы техническая возможность провести полномасштабную диверсию, я бы без малейших колебаний поднял на воздух весь рудник. В тот момент, когда на его территории не будет рабочих. Кстати, у них выходной есть? Или добыча алмазов идет непрерывно?