Себе Алик взял шесть тысяч, а остальные отдал Сосо, чтобы тот поделил поровну между собой и напарником. А тот, в свою очередь, «честно» разделил деньги, отдав полторы тысячи и подчеркнув — это задаток, остальные будут позже, когда дело закончим.
Получив полтора куска, его напарник тут же решил вмазаться и заказал черному дилеру, чтобы тот привез ему «геру» или «снежок», что ему было, в общем-то, без разницы. Деньги были, значит, и любая дрянь найдется… Задача у них была несложная: объезжать русские православные церкви и высматривать там нужного клиента. Что делать дальше — это вопрос третий, а сейчас можно и «потащиться».
На следующий день после нашего венчания мы вчетвером отправились в маленькое свадебное путешествие, как назвала наш отъезд Ирина. Путь лежал на север штата до Олбани, а затем по 20-й дороге на запад, и, не доезжая Сиракуз в Джорданвилльский монастырь Святой Троицы.
Для нас с Ангелиной эта поездка и знакомство с американской глубинкой было целым открытием. Проезжая по живописным местам Касткильских гор, мы забыли все наши неприятности и тревоги. Останавливаясь на хайвее, чтобы перекусить, отдохнуть и заправить машину, мы смешивались с разноликой толпой таких же проезжающих путников. Дети и взрослые с удовольствием поглощали в придорожных закусочных дежурные гамбургеры, салаты и прочие комплексные блюда американской цивилизации. Спиртное здесь было категорически запрещено. Америка оберегала жизни путешествующих людей, особенно это было видно в воскресенье. Тогда полностью закрывались все винные магазины, а пиво можно было купить только после двенадцати часов дня. А уж о паленой водке, бренди или виски нечего было и говорить. Закон за это строго карал.
Конечно же, Америке «повезло» — здесь не было семидесяти пяти лет комсомольско-коммунистической элиты, которая, дорвавшись до власти, всячески грабила бы и уничтожала собственную страну вместе с ее народом…
Проносясь на огромной скорости по серпантину Касткильских гор, где на спусках прихватывало дыхание, я всюду видел ограждения из металлической сетки.
— Здесь много оленей, — объяснила их назначение Ирина. — Чтобы не было автокатастроф, дорогу отделили от животных.
— Но иногда они все же попадают под колеса, — добавил Морсиано. — А на скорости в 120 миль — это страшное дело. Бывает, гибнет не только олень или лось, но и водитель с пассажирами. Здесь есть почти отвесные пропасти более километра над уровнем моря, — добавил он.
В горах уже лежал снег, но дороги были идеально чисты, и колеса весело проносились по сухому и ровному асфальту.
— Здесь дороги даже лучше, чем в городе, — заметил я.
— Меньше воруют и больше хотят заработать, — объяснил Морсиано. — Каждый округ отвечает за свой участок, а платные магистрали — вотчина государства и концернов, здесь и стратегический интерес. Америки без дорог не было бы такой, какая она есть…
Весь путь протяженностью почти в пятьсот километров мы одолели менее чем за пять часов.
Подъезжая к небольшому поселку Джорданвилль, я заметил, как вдали за лесом золотым костром горят купола огромного монастырского храма. Мы подъехали к монастырской гостинице и чуть не завязли в глубоком снегу. Здесь, почти на границе с Канадой, была настоящая русская зима. Я обратил внимание на высокое, росшее рядом со входом дерево. Оно было густо заметено снегом, сквозь который пробивались кроваво-красные грозди калины. Ее кисло-сладкие, чуть подмороженные ягоды так и просились в рот, и было удивительно, что никто не спешит оборвать их.
— Очень красиво, — заметила, улыбнувшись, Ирина.
Не удержавшись, я все-таки сорвал несколько терпких ягод и угостил ими всех желающих.
Нам отвели комнаты на разных этажах. Мы с Ангелиной получили свой номер на третьем, последнем этаже, с двумя окнами, выходившими на монастырский храм.
Ирине досталась комната на втором этаже, а наш друг Морсиано сообщил, что после службы и ужина должен будет вернуться в Олбани, где его завтра утром ожидают дела.
Вместе мы пошли в храм на вечернюю службу. Строгое, уходившее под купол мужское хоровое пение волновало душу. Чувствовалось величие и радость Рождественского поста. Женщины стояли слева от центрального прохода, мужчины находились с правой стороны. Два древних монаха исповедовали в маленьких гротах по правую и левую сторону от алтаря.
Естественное желание повлекло меня к согбенному, маленького роста древнему старцу. Исповедовавшись и выходя в зал храма, я заметил, что на женской стороне Ирина с Ангелиной тоже готовятся пойти на исповедь в такой же маленький грот-пещерку, наверное, не превышающий по своим размерам грот Гроба Господня в Иерусалиме.
Наш друг Морсиано так же, как и я, только что закончил свою исповедь на английском языке у высокого длиннобородого монаха, как позже выяснилось — англичанина. В конце войны, в сорок пятом году после капитуляции Германии он принимал участие в расстреле русских казаков, не желавших быть депортированными из Австрии на свою историческую родину. Упрямые английские бобби ни прикладами, ни штыками и даже выстрелами в упор не могли сломить сидячую казачью службу с молебном и пением псалмов. Но когда некоторые казачки с грудными детьми стали прыгать с обрыва в горные речные потоки, дрогнувшие английские солдаты прекратили избиение безоружных беженцев. В Лиенце на месте гибели более трехсот беженцев австрийцы ныне поставили монумент с именами погибших. Весь этот кошмар, произошедший тогда, привел юного капрала вначале в православие, а позже и в монастырь. И был он здесь не один англоязычный монах.
После службы нас ждала трапеза в братском корпусе, где так же мужчины и женщины находились раздельно в разных трапезных залах. Простая, но вкусная еда, особенно после долгой дороги, как никогда пришлась нам по душе.
На следующий день после утренней службы, причастия и трапезы Ирина пригласила меня с Ангелиной на собеседование в покои Владыки Лавра. Митрополит предложил нам выпить по чашечке чаю. Ирина хлопотала у стола, Владыка угощал нас конфетами, монастырскими пирогами и фруктами. Я чувствовал себя крайне скованно, но Владыка обратился к Ангелине, и завязался непринужденный разговор.
— Я помню вашего отца, — сказал он. — Он был очень хороший повар, правда, на семинарском поприще, кажется, не преуспел. Но поваром Алексей был отменным. Жаль его конечно, но на все воля Божья… А вы пейте, пейте чай, не стесняйтесь, — улыбался он. — Монастырь наш, конечно, не так богат, как ваш покойный отец, царство ему небесное, но, как говорится, каждому свое. Наезднику — стремя, охотнику — ружье…
— Есть у нас возможность выделить для вас с мужем маленький домик за территорией монастыря, оставленный одной из прихожанок по завещанию. Живите там на счастье и здоровье, — добавил он, пристально глядя на нас. — Не забывайте ходить в храм на службу. В общем, воцерковляйтесь потихоньку во Славу Божию. А ты, Ирина, помоги молодоженам по первости: объясни что и как тут у нас. Отец-то Всеволод не собирается на Рождество в монастырь послужить? — спросил он у нее.