— Не надо только забывать, что медведь может поживиться и мертвечиной, — сказал Нурбакк. — Мишка не гнушается падали, не такой уж он привередливый.
— Ваша правда, — сказал ученый. — Возможно, когда он начал курочить труп, что-то его потревожило или он испугался чего-нибудь.
В разговор включилась Дженнифер Плотерюд:
— Я могу вам сообщить, что покойная все еще была жива, когда ей были нанесены эти раны.
— Значит, тут была не мертвечина, — твердо заключил Нурбакк. — Но следы-то там, где ее нашли, выглядели свежими.
И снова научный сотрудник поддержал его:
— Наследил накануне или самое большее за два дня до того, как вы их обнаружили. И не забудем, что пять дней тому назад прошел дождь.
Викен покосился на Нурбакка, он был более чем доволен тем, что взял инспектора с собой. «На что нам сдались эти специалисты, — ухмыльнулся он мысленно, — если мы и сами все распутываем?»
— Ну что же, предварительное заключение будет таким: все видимые повреждения причинены медведем, — предложил он и взглянул на Дженнифер Плотерюд, стоявшую по другую сторону стола.
— А вот и нет, инспектор, — сказала она, показывая скальпелем.
По ее лицу расползлась кукольная улыбка, и тонкие морщинки появились в тех местах, где обычно их скрывал макияж. Она чем-то напомнила Викену маленького ребенка, который как следует поковырял в носу и вытащил оттуда здоровенную козявку. Он склонился над погибшей. На левой руке пониже плеча были хорошо видны четыре маленькие красные точечки. Дженнифер поднесла к ним увеличительное стекло.
— Следы уколов, — предположил Нурбакк.
— Я пришла к тому же выводу, — заявила судебный медик. — И их тут у нас несколько. — Она показала увеличительным стеклом на два участка кожи с внутренней стороны бедра. — Кроме того, — добавила она, — обратите внимание на красноватые поперечные полоски вокруг запястий.
Викен внимательно рассмотрел их:
— Следы от скотча?
— Наверняка. В коже засели частички клея. И здесь такие же. — Она обвела пальцем вокруг рта покойной.
Через четыре часа после того, как Викен покинул прозекторскую, ему позвонила Дженнифер Плотерюд:
— Анализ крови готов.
Викен схватил ручку и пролистал блокнот, чтобы найти свободную страничку. Судебный медик не стала бы утруждать себя звонком, если бы не могла сообщить ему ничего интересного.
— В ее крови мы в большом количестве нашли вещество под названием тиопентал.
Он записал название:
— И что это за вещество?
— Так называемый барбитурат. Он используется во время операций, и хранить его разрешено только в больницах и на складах медикаментов. В небольших количествах также в ветеринарии.
— Как он действует?
— Чрезвычайно эффективен как усыпляющий компонент при наркозе. При передозировке вызывает остановку дыхания и сердца.
Викен откинулся на спинку кресла. Он позлорадствовал по поводу того, что еще утром Паянен так уверенно утверждала, что это дело не по ведомству сектора расследования насильственных преступлений. И уже начал размышлять о том, кого еще привлечь к расследованию.
Сигни Брюсетер подкатила к жилому корпусу пансионата в Рейн-коллене и припарковалась возле уже стоявшей там машины. Она заглушила мотор, радио сразу же как обрезало. Но, открывая дверь своим ключом и входя, она будто продолжала слышать голос диктора, сообщавшего о том, что случилось в лесопарке возле Осло. Сигни не выспалась. Она всего второй день работала на новом месте.
Метте Мартин, старшая медсестра и заведующая всеми тремя корпусами, теснившимися на небольшом участке, встретила ее в коридоре. Сигни была рада ей, потому что все, что бы Метте Мартин ни делала, получалось у нее умело и споро. А Сигни промаялась без работы год и одиннадцать месяцев. Пройдя собеседование, она была уверена, что места санитарки ей не видать, но чувствовала при этом даже какое-то облегчение. Тем не менее Метте Мартин сочла, что ее многолетний опыт работы в подготовительном классе школы мог представлять интерес и что разница между детьми и людьми, страдающими задержкой психического развития, вряд ли была столь уж велика. И она позвонила уже на следующий день — к ужасу Сигни! — и спросила, когда та сможет приступить к работе.
— Здесь всегда тихо и спокойно, — говорила старшая медсестра, — Тура спит, а Освальд сидит в своей комнате. Утром их умыла и одела ночная дежурная. Ты останешься с ними одна до обеда, а попозже придет Осе Берит, так что до конца рабочего дня будете трудиться вдвоем.
Сигни повесила пальто в шкафчик и села на диван.
— В девять нужно будет дать лекарства Освальду, — напомнила Метте Мартин. — Но только не включай радио. От всей этой болтологии он становится таким нервным, кидается на всех, будто медведь-шатун.
— Да он не один такой! — воскликнула Сигни. — Слыханное ли дело, чтобы взрослую женщину да медведь задрал! И всего в нескольких километрах от Карл-Юхана, главной улицы столицы, и королевского дворца.
— Ужас просто! — закивала старшая медсестра. — Трудно в это поверить.
Когда она ушла, Сигни постучалась и вошла к Туре. Здесь строго следили за тем, чтобы все не забывали стучаться в двери, хотя Тура и не могла ответить, и наверняка не понимала, к чему весь этот стук. Метте Мартин подчеркнула, что в любом случае необходимо проявлять уважение к живущим здесь, и Сигни это понравилось. Уж никак нельзя было сказать, что Тура вытянула счастливый билет в этой жизни: она родилась с врожденной патологией, из-за которой ее мозг не мог развиваться как следует. Странно, что она вообще была еще жива. Ее мать-наркоманка продолжала колоться, даже когда была беременна Турой, — наверняка от этого и все ее проблемы. За все то время, что Тура прожила в Рейн-коллене, никто ее ни разу не навестил. Ни одну живую душу вне стен этого комплекса не интересовало ее существование. Сигни не всегда приходилось легко в жизни, но, когда она смотрела на это существо, которое она сейчас как раз одевала, она чувствовала, что ей есть за что эту жизнь благодарить. И когда Тура уже сидела на своем кресле, умытая и причесанная, Сигни выкатила ее в коридор и поставила кресло перед зеркалом.
— Мы все здесь переживаем за тебя, Тура! — ласково проговорила она.
Тура пошевелила челюстями, будто смеясь, и издала какой-то звук. Это означает, что она радуется, говорила Метте Мартин, и Сигни улыбнулась, погладила ее по голове и сама как-то сразу тоже пришла в хорошее настроение.
Скоро нужно будет пойти к Освальду. Всю ночь ей не давала покоя мысль, что ей придется одной справляться с ним. Освальду, у которого был синдром Дауна, вот-вот должно было исполниться тридцать лет. В дополнение ко всему у него с гормонами все перепуталось, и он вымахал под два метра. Но хоть он и был неохватным, но умом — как трехлетний ребенок, только что почти не говорящий. Метте Мартин уверила ее, что он кроток как овечка и никогда никому не создавал проблем.