— За что?
— Сейчас глубокая ночь.
Он вздохнул:
— Вы меня будите, чтобы сказать, как вам неловко, что вы меня разбудили? — Даже сейчас он был в состоянии шутить.
— Мне приснился сон, — сказала она, — про Майлин.
Он издал звук, похожий на подавленный зевок.
— Когда я была у вас в последний раз, в сочельник… Мы говорили о ее научной работе, о насилии. Тот психолог, который ее так увлекал. Кажется, венгр?
— Точно, Ференци. Он был психиатром.
— Его фамилия вот так произносится? Ферен-ци?
— Примерно так.
— А как его звали?
— Вы имеете в виду имя? Шандор. Его звали Шандор Ференци.
Лисс поднялась и встала босиком на холодный пол. Подойдя к окну, она рывком отодвинула занавеску и стала смотреть на коричневое ночное небо.
— Шан-дор Ферен-ци, — пробормотала она, не заметив, что положила трубку.
Время приближалось к половине третьего, когда она набрала код на входной двери на улице Вельхавена. Она вспомнила, что Дженнифер Плотерюд говорила: ей можно звонить когда угодно, даже ночью. Лисс подумала позвонить, но не стала. С каждым этажом запах плесени усиливался. В комнате, служившей приемной, занавески были задернуты, в кромешной тьме Лисс не могла сообразить, где выключатель. Она пробралась к двери в кабинет Майлин, открыла ее. Больше уже не кабинет Майлин. Сюда наверняка въедет кто-то другой, как только уберут ее вещи.
Девушка закрыла за собой дверь, зажгла свет. Кто-то здесь был с последнего ее визита, может полиция, несколько папок лежало на столе. Она поискала на полках, нашла книгу Шандора Ференци, которую приметила в первый свой визит: «Избранные труды». Она достала ее и начала листать. В некоторых местах Майлин подчеркнула текст, в других писала комментарии на полях. На одной странице был загнут уголок. Лисс открыла, глава 33: «Confusion of Tongues between Adults and the Child. The Language of Tenderness and of Passion». [25] Внизу страницы было написано что-то красной ручкой. Лисс узнала почерк Майлин: «Смерть от воды — язык Куртки». В этот момент свет погас.
В приемной послышались звуки. Скрипнула дверь. Лисс вздрогнула. Несколько секунд лампочка на потолке пульсировала серым светом, мигнула два раза и совсем погасла. «Тебе не страшно, Лисс Бьерке! — крикнуло что-то внутри. — Тебе больше не страшно». Она тихонечко подошла к двери, приложила к ней ухо. Ничего не услышала. Может, только слабый царапающий звук. Она взялась за ручку. Та задвигалась. Только через пару секунд девушка сообразила, что дверь открывают снаружи. Она отшатнулась, прижалась к двери. Дверь тихо открылась. В темноте Лисс разглядела фигуру. Зажегся фонарик, луч заметался вперед-назад и остановился на ее лице.
— Лисс Бьерке… — Имя прозвучало в темноте как раз в тот момент, когда она произнесла его про себя. Будто мысль покинула ее и заговорила с ней из дверного проема позади фонарика. Но голос был не ее, он был четкий, немного сиплый, с легким американским акцентом, который когда-то казался очень привлекательным, а теперь только жеманным и деланым.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
Он тихонько рассмеялся:
— Ты всегда была нахальной маленькой потаскушкой, Лисс. Вламываешься тут к людям посреди ночи, а потом спрашиваешь, что они тут делают. — Пол Эвербю подошел на шаг ближе. — Хорошо, я объясню. Случается, я зависаю в городе допоздна. Чтобы не брать такси домой, я захожу и ночую здесь. Как ты давно уже выяснила, я здесь снимаю офис. Пять тысяч двести пятьдесят я плачу за каждый долбаный месяц. Я ответил на твой вопрос, а теперь изволь сообщить, что здесь делаешь ты.
Она не могла как следует разглядеть его лицо, но уловила запах. От него пахло табаком, и пивом, и промокшей одеждой. Этот запах проник в нее и приподнял крышку над тем, что она спрятала очень глубоко. Там все кишело мелкими животными. Теперь они расползлись от головы по всему телу.
— Это кабинет Майлин. Никто не может отказать мне в праве сюда заходить. — Она постаралась, чтобы голос ее звучал сердито. Если будет сердитым голос, может, у нее тоже получится рассердиться?
— Ты приходила ко мне раньше, Лисс, думаешь, я забыл? Я не удивился бы, если бы ты знала, что я иногда ночую в офисе. Дома у меня все полетело к чертям. — Теперь он стоял вплотную.
— И это все из-за тебя, Лисс Бьерке, — прошептал он. — Ты — причина того, о чем сама не знаешь. — Он дотронулся до ее подбородка, поднял его, будто она была девчонкой, отказывавшейся посмотреть ему в глаза. — Нам же было хорошо вместе, Лисс. Думаешь, я забуду? — Он провел пальцем вокруг ее уха, по шее сзади, притянул ее к себе.
Лисс вырвала фонарик из его руки, направив свет ему в лицо.
— Ты думаешь, Пол Эвербю, я боюсь убить? — прошипела она и услышала собственный голос, как стальную струну. — Если ты дотронешься до меня хоть раз, ты больше не будешь в безопасности. Ни секунды. Я убью тебя, как только ты заснешь.
Он опустил руку. Тогда она ткнула фонариком ему в живот, отпихнула его, выскочила в приемную и понеслась вниз по лестнице. Он не стал ее догонять.
Дженнифер Плотерюд сидела в зале спортивного центра и дрожала от холода и перевозбуждения. Больше чем за пять лет она так и не уяснила, что можно, а чего нельзя делать в гандболе, но это не так уж и важно. Она ликовала, когда команда младшего сына, Сигурда, выигрывала очки, и соглашалась с оценками родителей, которые что-то в этой игре смыслили. Ей нравился этот спорт, однако по этой только причине она не собиралась зарываться в правила. Парни круто наскакивали друг на друга и получали суровые выговоры. Их сбивали на пол, но они вскакивали и не ныли. Совсем по-другому, чем в футболе, которым занимался Трим, ее старший. Там они учились не высовываться и уворачиваться, как только кто-нибудь начинал до них докапываться. Взбучка была частью гандбола, как ей казалось, и Сигурд был куда сильнее старшего брата. Эта внутренняя сила была в нем от нее, а в Триме, который был на два года старше, она узнавала отцовскую вялость и уклончивость.
В перерыв она вышла и достала телефон. Уже второй раз за неполные двое суток она звонила инспектору Викену и обрадовалась сдерживаемому раздражению в его голосе, когда рассказала, по какому поводу звонит.
— И вы по-прежнему делаете все, чтобы уговорить Лисс Бьерке прийти прямо к нам со всем, что она знает? — заметил он кисло.
— Этот вопрос я оставлю без ответа, — заявила она. — Не я виновата, что у нее к вам ноль доверия. — «Удивительно, как вы умудрились так с ней напортачить», — могла бы она добавить, но не хотела затевать открытую ссору с инспектором. — Пусть уж лучше связывается со мной, чем оставляет всю информацию при себе, — сказала она вместо этого.