— У нас тоже есть врач, — сказал Николай и кивком разрешил Штыркину увести задержанных.
— Разрешите взлетать? — обратился к Николаю капитан Тарасенков.
— Не торопись, как голый в баню! — оборвал его Сташенков. — Не видишь, в каком положении командир? Или своя рубашка ближе к телу?
— Он прав, — вступился за капитана Николай. — Пленных ждут на Центральном. Кстати, вы можете лететь с ними.
— Да вы что? — выкатил глаза Сташенков. — За кого вы меня принимаете?
— Просто не вижу необходимости и вам здесь жариться, — пояснил Николай.
— В таком случае, летим вместе. Оставим здесь охрану, пришлем ремонтников.
— Да справимся мы сами, товарищ майор, — спустился со стремянки прапорщик. — Ей-богу, там работы не более чем на полчаса, — улыбнулся своей по-юношески невинной улыбкой.
На землю спустился и старший лейтенант Мезенцев. На вопросительный взгляд Николая пожал плечами:
— Дырка маленькая, а масло за несколько минут выбьет. И хорошо еще, если только это.
— Так разберитесь, черт возьми! — вспылил Сташенков. — Надо же знать, какую помощь просить.
— Товарищ майор, одна только пробоина, — уверенно сказал Савочка. — И то пулевая, из автомата. Через блистер кабины. Можете сами посмотреть. Заделать дырку — пара пустяков.
— Это в полевых-то условиях? — не согласился Мезенцев. — Может, пробку деревянную забьешь?
— Зачем деревянную? — снова улыбнулся Савочка. — У нас и покрепче найдется.
— Да пойми ты, садовая голова, там давление в несколько атмосфер, любая пробка как пуля вылетит.
— Не скажите, не скажите, товарищ старший лейтенант, — стоял на своем прапорщик. — Если нарезать резьбу, да завернуть болт…
— Чем, пальцем?! — Мезенцев терял терпение.
— Метчик сделаем.
— Как? — Мезенцев покрутил головой и грустно усмехнулся: послал, мол, бог помощничка.
— Эт в два счета — болты у нас любого калибра имеются, напильник тоже всегда с собой возим. — И прапорщик юркнул в кабину.
«А пожалуй, в его предложении есть резон, — подумал Николай. — Перебоев в работе двигателей не было, и если бы давление масла не упало, а температура не стала расти, они ничего бы и не заметили. Похоже, действительно, других повреждений нет. А если так, то прапорщик предложил довольно простой и оригинальный способ выхода из создавшегося положения… Как бы там ни было, экипаж ведомого надо отправлять».
— Взлетайте, — приказал Николай Тарасенкову. — Доложите, что наш экипаж сел на вынужденную. Неисправность пытаемся устранить своими силами. Если не получится, вызовем помощь.
Тарасенков быстро зашагал к своей машине.
— Все-таки зря, — не одобрил решение Николая Сташенков. — Надо бы немного подождать: мало ли что может произойти?
Неожиданности, разумеется, могли быть — и с ремонтом не получиться, и душманы в любой миг нагрянуть. И все-таки держать рядом второй вертолет с пленными, которые, возможно, владели важной и срочной информацией, считал нецелесообразным.
— Что бы ни произошло, вертолет бросать не станем, — ответил Николай.
Между тем Савочка уже колдовал у пробоины, примерял болты разного диаметра. Спустился со стремянки и начал пропиливать у одного продольные канавки. И Николай подивился: короткими и совсем не богатырскими пальцами он так крепко держал болт и так ловко орудовал напильником, словно был прирожденным мастером железных дел — канавки получались ровными и аккуратными, как на токарном станке.
Заработали двигатели на вертолете Тарасенкова, и освежающая волна воздуха снова приятно окатила людей. Савочка еще шире улыбнулся своим белозубым ртом с яркими, будто подкрашенными, губами и закрыл от удовольствия глаза, подставив лицо ветру. Но лишь на секунду: руки продолжали шмыгать напильником.
Вертолет тяжело оторвался от земли и, сделав почетный круг, а точнее, осмотрительный — Тарасенков еще раз убедился, что душманов поблизости нет, — взял курс на северо-запад.
Николай долго провожал его взглядом, пока вертолет не скрылся за горами.
«Хороший летчик, — подумал о Тарасенкове. — И кружок сделал без подсказки, к чему, к сожалению, не каждый пилот приучен; иной ленится лишний раз вниз посмотреть, ориентировку уточнить — зачем, коль штурман справа сидит?» Был такой подчиненный у Николая, до поступления в академию. Послал его как-то на разведку объекта. Привез летчик фотоснимки, сдал вместе с донесением. «А что визуально наблюдал?» — спросил Николай. Тот наивно пожал плечами: «У меня же фотоаппарат был. И вы такой задачи не ставили…»
Да, инициатива летчика, самостоятельность, зрелость суждения — качества не менее ценные, чем дисциплинированность. Всему этому надо учить, учить…
Савочка снова поднялся на стремянку. Мезенцев полез за ним и стал с пристальностью прилежного ученика наблюдать за тем, как ловко и уверенно орудовал ключом прапорщик.
— Подайте накидной, тринадцать на пятнадцать, — попросил Савочка, и Мезенцев с юношеской проворностью сбежал со стремянки, достал из сумки нужный ключ, подал прапорщику.
«Не зря говорят: мал золотник, да дорог», — вспомнилась Николаю пословица. Савочка ему уже нравился, а когда прапорщик доложил, что вертолет к полету готов, чуть не обнял его. По испачканному маслом юному лицу струйками стекал пот, комбинезон был хоть выжимай, но как счастливо сияли глаза! Такие глаза Николай видел у своих товарищей в день выпуска из училища.
— Спасибо, — Николай крепко пожал руку прапорщику. — По местам!
В воздухе Савочка связался по радио с КДП Центрального, оттуда поступила команда лететь тоже к ним.
На аэродроме их поджидал подполковник, представитель разведотдела, и попросил подробнее рассказать в донесении о случившемся.
— Что-нибудь удалось выяснить? — полюбопытствовал Николай. — Кто они, чем занимались на берегу реки?
Подполковник пожал плечами:
— Твердят одно: «Собирали фисташковые орешки». Придется вам завтра снова лететь туда и тщательно осмотреть вокруг местность. Похоже, база у них там…
3
Наконец-то от него пришло письмо. Никогда еще и ничего Наталья не ждала с таким нетерпением. С дежурства она не шла, а бежала, и едва входила в подъезд, бросалась к почтовому ящику. И с опустошенным сердцем, разочарованная и обиженная бросала газеты в сумку. Дни казались вечностью. А когда не дежурила, просыпалась, как обычно, в шесть и не могла больше сомкнуть глаз, прислушиваясь ко всяким шорохам, ожидая, когда придет почтальон.
Почему Николай так долго не писал? Хотя неделя разве долго? Умом она понимала — пока побывал в управлении, пока представлялся начальству, устраивался, — а сердце ныло от обиды и ревности: разлюбил, заимел другую. Она понимала, что это чушь, некогда и не с кем ему было любовь крутить, а сомнения не отступали, и в голову лезли сумбурные и нелепые мысли.