– Я сразу был в этом уверен, – похвастался Уокер.
– По слухам, они уже высадились на Гавайях.
– Не может быть!
Собеседник пожал плечами:
– За что купил, за то и продаю.
Уокер дожевывал лепешку в полной тишине. Когда со скудной пищей было покончено, он поинтересовался:
– А вы, ребята, куда направляетесь?
– Хотим добраться до Феникса. У Нэнси там семья.
Он показал на жену.
– Кстати, меня зовут Бен Уокер.
Он протянул руку. Семью звали Паттерсоны. Уокер искоса взглянул на пару латинос за соседним столом. Доев, те закурили сигареты, ни разу не взглянув в сторону белых американцев. Не удивительно. За последние два десятилетия межрасовые отношения в Лос-Анджелесе и вокруг него совсем испортились. А во всем виноваты антииммиграционные законы и, как следствие, взаимная вражда людей с разным цветом кожи. Какая теперь разница, подумалось Уокеру. То, что теперь происходит в Америке, ударит и по Мексике, и по Канаде, не говоря уже обо всем остальном мире. Сейчас как никогда важно ладить друг с другом, а не враждовать.
Уокер поднялся выбросить мусор, как вдруг все повернулись на звук мотоциклетных двигателей. Звук доносился с востока, от второстепенной дороги, примыкавшей к магистрали.
– Черт! – Паттерсон нахмурился.
Нахмурился он не зря. То была банда, семеро крутых парней на «Харлеях». Татуированные с ног до головы, здоровенные, с автоматами.
Срань господня.
В кафешке все замерли.
Предводитель показал рукой: остановка. Мотоциклисты съехали с дороги, сбросили скорость и остановились у тележки с тамале.
– Ну, что я говорил? – прошипел Паттерсон.
– Тише, – прошептал Уокер в ответ.
Грязные и засаленные байкеры последний раз мылись, похоже, задолго до ЭМИ. Воняло от них так, что даже на свежем воздухе было невыносимо. Главарь отличался от остальных отсутствием глаза и косухи.
– И что это у нас тут? – проревел он. – Тамале! Братва, обедаем! Я угощаю!
Шумная и радостная «братва» слезла с мотоциклов. Уокер взглянул на мексиканскую пару за лотком. Те неуверенно улыбались мотоциклистам. Одноглазый подошел к лотку, пока его дружки занимали позиции. Двое стояли «на шухере», оглядывая дорогу в оба конца. Парень с рябой рожей держался возле вожака. Остальные трое направились к посетителям за столиками.
– И сколько у тебя там тамале, амиго? – спросил главарь.
Хозяин поднял крышку не лотке с продуктами и пересчитал. Он ответил по-испански.
– Прости, я что-то не расслышал. Ты ведь американец? Вот и говори по-английски.
Этого мексиканец сделать не мог.
За него ответил Уокер.
– Он говорит, что осталось двадцать три.
Одноглазый медленно повернулся к Уокеру и окинул его долгим, тяжелым взглядом. Уокер понял, что лучше сидеть и помалкивать.
– Спасибо, друган. Ты, видать, из этих, которые всем приезжим страшно рады. Даже язык их знаешь, и вообще. – Он снова повернулся к продавцам. – Мы берем все тамале и всю газировку. Мы очень проголодались.
Остальные байкеры шумно поддержали его последние слова.
Хозяева схватили тарелки и принялись раскладывать еду.
– Не, нам с собой завернуть, – пояснил одноглазый.
Это мексиканец понял. Он быстро кивнул и вытащил бумажные пакеты, а его жена принялась складывать в них тамале. Через пару минут главарь раздал все своим людям. И тут продавец совершил непоправимую ошибку – назвал стоимость покупки.
– Чего-чего? Я что-то не понял, чего ты там вякнул.
Мексиканец схватил записную книжку, карандашик и нацарапал цифры: триста десять долларов. Оторвав листик с суммой, он вручил счет одноглазому, широко улыбаясь при этом.
Уокер поморщился, остальные посетители за столиками обменялись тревожными взглядами. В воздухе запахло грозой.
Вожак повернулся к банде и поинтересовался:
– Братва, мы должны триста десять баксов этому мужику. Кто захватил с собой кредитку?
«Братва» заворчала.
Одноглазый повернулся к мексиканцам, скомкал счет в кулаке и бросил на землю. То был знак рябому: доставай, мол, оружие и держи латиносов на мушке. Женщина взвизгнула, и они оба моментально подняли руки. Хозяин затряс головой, запричитал, умоляя байкеров не грабить его.
– А ну, гони бабло, – рявкнул одноглазый. – Представляю, сколько ты капусты нарубил по десятке за штуку.
Младший Паттерсон расплакался. Мать прикрыла ему глаза и изо всех сил старалась успокоить.
Продавец продолжал лепетать что-то по-испански. Одноглазый повернулся к самому толстому из байкеров и кивнул в сторону лотка. Бандит двинулся к мексиканцам:
– С дороги!
Он отпихнул обоих и сунул пятерню в коробку с наличными.
В голосе мексиканца прозвучала угроза. Жена пыталась его остановить. Она умоляла его не лезть, но муж лишь оттолкнул ее.
Выкрикивая испанские проклятия, он вынул револьвер из-под мешковатого пиджака, наставил на жирного и нажал на курок прежде, чем кто-либо понял, что происходит.
Жирный завизжал: пуля пробила лопатку, продырявила грудь и вышла с такой скоростью и силой, что зацепила даже рябого. Кровью забрызгало и тележку, и деньги. Рябой дернулся и рефлекторно выстрелил, правда, в воздух.
Мексиканец повернул револьвер на одноглазого, но вся банда уже очухалась и достала пушки.
Уокер только успел крикнуть:
– Ложись! – и шлепнулся на землю.
И Паттерсоны, и мексиканцы за соседним столиком последовали его примеру как раз вовремя: вокруг градом посыпались пули. От ураганного огня у всех чуть не полопались барабанные перепонки. Не поднимая головы, Уокер заткнул уши, а от ужаса еще и глаза. Казалось, пальба длилась несколько минут.
Наконец, наступила тишина. Слышны были лишь стоны раненого. Труп жирного лежал на земле. Лужа крови под мексиканцами росла на глазах, их трупы от макушки до пят превратились в решето.
Уокер не шевелился. В ушах звенело.
– Эй вы, там! Встать! – гаркнул вожак.
Уокеру досталось ботинком под ребра. Он поднял глаза: оставшиеся мотоциклисты держали на мушке оставшихся посетителей.
Все, приехали. Конец.
– Встать!
Все поднялись, как было велено. Мамаша-Паттерсон прижала к себе сына, прикрыв его бедром. Мальчик всхлипывал. Уокер, Паттерсон и оба мексиканца подняли руки.
Одноглазый оглядел пленников и накинулся на мексиканцев.
– Парни, похоже, мы чуть было не пропустили парочку незаконных иммигрантов, – заявил он. Затем без предупреждения поднял пистолет и вышиб обоим мозги – бах, бах. Жена Паттерсона завизжала. Муж крепко обнял и ее, и сына, прижал к своей груди. Уокер так и не пришел в себя, а потому не двинулся с места.