— Его устроит, если деньги я отдам ему наличными прямо здесь? Или переведу на его банковский счет?
Крохин обомлел. Вот так, без каких‑либо комментариев и торга…
— Думаю, да, — ответил с заминкой. — Но он спрашивает о заказчике… И еще: мне пришлось сказать, что груз предназначен к вывозу… И этот факт нашего друга как раз очень устраивает…
— Что касается заказчика, — ответил араб, немигающе глядя на собеседника, — то ваш друг… обойдется. С условиями переправки его силами товара за границу — согласитесь. Но то, что заграница — это борт корабля, вы сообщите ему, когда товар будет в Санкт–Петербурге, не раньше. Спасибо, Владимир. Вы хорошо поработали. Делать вам здесь больше нечего. Завтра получите от меня все необходимое, включая телефон спутниковой связи, и вылетайте в Москву. Уверенным в себе и в своем будущем богатым человеком.
— Да каким там богатым! — отмахнулся Крохин.
— Как? Только сегодня одним махом вы заработали двадцать тысяч, — сказал араб и, с насмешкой глядя в округлившиеся глаза лукавого подчиненного, продолжил: — И не ломайте себе голову, как их получать с вашего друга. Завтра я вручу вам портфельчик… Из портфельчика заберете свою долю. А если для него предпочтительнее банковский перевод, отдам вам наличные самостоятельно.
Для каких‑либо комментариев слов у смущенного посредника не нашлось.
Ощущая на своей спине пристальный взор всевидящего и всеслышащего босса, он, пристыженно–согбенный, поспешил роскошные апартаменты сильного мира сего быстренько покинуть.
Поздним вечером он встретился с Игорем.
Миновав узенький гостиничный пляж, они вошли в теплую купель уже неразличимого во мгле океана.
Сели на придонный песочек, ощущая на плечах движение нежной невесомой волны. Отплывать от берега Крохин опасался, зная, скольких незадачливых пловцов унесли к берегам загробного мира здешние коварные подводные течения и стремительные отливы.
Пересказал все, поведанное ему арабом.
— Насчет железных исключений ты оказался прав, — не без удивления резюмировал Егоров. — Передай, что меня устроит! банковский перевод… Да, теперь насчет твоего должника… Он — интересный, оказывается, парень. Во–первых, не один ты жаждешь с него получить. Во–вторых, семейство его — в Штатах, а сам он–в бегах.
— А… тюрьма?
— В том вся и закавыка! Смылся твой коммерсант из‑под запора!
— Значит, дело мое тухлое?
— Отвечу, Вовик, уклончиво: хрен его знает…
— Ладно, может, все образуется, — оптимистически заметил Крохин, благо новые финансовые перспективы затмевали своим сиянием мрак прошлых потерь. — Мне нужны твои отечественные координаты. Уже завтра я буду в Москве. Прощай, интершабашка! Кстати… Где устроиться — не представляю. Квартиру‑то я сдал…
— Кому?
— Один жучок из Морфлота. Развелся с женой, вот и блаженствует себе…
— Тебя встретят, — отозвался Игорь. — Не проблема. Поживешь у меня в загородном доме. Бабки тебе здесь отдать? Сколько ты довесил? Двадцать?
— Да я ему сам объявил, — соврал Крохин, не желая обсуждать загадочное всеведение своего шефа.
— Кому? Ах да, военная тайна… — Игорь хохотнул. Затем, вздохнув тяжко, добавил: — Завтра уже в столице… счастливый! Чего молчишь, о чем призадумался?
— Об оценочных критериях, — ответил Крохин, отчетливо и безрадостно представляя себе завтрашнее холодное осеннее Шереметьево, колкую морось, замызганные стоп–сигналы московских машин…
Истекали последние часы его путаного аравийского бытия, весьма далекого от радужных миражей приторных восточных сказочек.
"Впрочем, — подумалось ему, — кувшин со всемогущим джинном я нашел и откупорил… Только вот на роль повелителя не сподобился. А джинн этот… похоже, не рядовой демон, а настоящий шайтан!"
С работы он вернулся под утро. Жена еще спала, и, стараясь не шуметь, он переоделся, повесив свой адмиральский наряд гардеробщика в шкаф, по соседству с парадной офицерской формой, крякнув досадливо от осознания непоправимых жизненных перемен. Этой офицерской форме, как подумалось ему, вероятно, если когда‑либо и быть востребованной, то исключительно для похоронных процедур.
Пройдя в ванную, он умылся, с удовольствием глядя в зеркало на свое широкоплечее, мускулистое тело, позавидовать которому мог бы и молодой атлет, после прошел на кухню, приготовил яичницу с луком и шкварками и, плотно позавтракав, выпил вместо чая большую кружку кисловатого настоя шиповника.
После прошел в свою комнату, где в книжных полках красовались дивные раковины, поблекшие коралловые кусты и чучела тропических рыб, оглядел этот мертвый аквариум — и лег на кушетку, вмиг погрузившись в сон.
Спал он всегда глубоко и без сновидений, хотя, войди кто‑либо в комнату, проснулся бы моментально, с абсолютно ясной головой, готовый к любой неожиданности и, соответственно, действию.
И когда к полудню прозвенел телефон, стоявший в изголовье, он, с первым же звонком сняв трубку, уже уверенно сознавал, что голос его будет ровен и тверд, будто он бодрствовал, а в голове тут же выстроились все возможные версии, касающиеся его необходимости кому‑либо.
В первую очередь подумалось, что приболел сменщик и сегодня снова придется идти на службу, однако — не угадал: звонил один из приятелей, гэбэшный пенсионер, ранее плававший на "Скрябине" под его началом, а ныне работающий в одной из коммерческих структур в службе безопасности.
Бывший подчиненный, по мнению Сенчука, человечишка пустой и малоперспективный при сегодняшних возможностях и связях, звонил, как и предполагалось, с целью поразмять язык, но, вполуха слушая его, обрывать разговор Сенчук не стремился — вдруг да проскочит что‑то толковое…
И — проскочило!
— Шеф‑то наш бывший, Иван Алексеевич, слышал, куда устроился? — спросил приятель. — Нет? В Министерство морфлота, одним из замов первого… Ты бы, Жора, к нему бы сходил, кстати. Вдруг и подыщет тебе стол со стулом, он тебя всегда привечал и увольнению твоему противился…
— Благородной души человек! — поддакнул Сенчук, окаменев от внезапно пришедшей в голову мысли, на смену которой поспешила иная, выстраивая начало давно зревшего в сознании плана…
— Ну вот, сходи… Потом позвонишь расскажешь…
— Не скрою, ты дал мне неплохую идею, — сказал Сенчук. — А о "Скрябине" нашем ничего не слышал, под резак еще не ставят старика–морехода?
— Да говорил тут со штурманом бывшим… Весь народ разбежался, сейчас по новой экипаж набирают после капиталки…
— И чего штурман? — настороженно спросил Сенчук.
— Да штурман, как и мы, уже на пенсии…
Положив трубку, Сенчук механически застелил кровать и уселся за письменный стол.