Когда пострадавшего принесли в санчасть, Каменцев тут же констатировал две явные травмы: перелом лодыжки и повреждение черепа.
Измерив у пациента давление и сделав необходимые уколы, сообщил капитану, что перспективы у вышедшего из строя специалиста весьма неопределенны: имеются признаки внутричерепной травмы, стремительно развивающейся гематомы мозга, прооперировать которую в здешних условиях невозможно, а потому в позитивных прогнозах остается уповать лишь на волю господню.
— От больного не отходить ни на шаг! — последовал озабоченный приказ.
Однако природа таковой озабоченности исходила не столько от сопереживания попавшему в беду человеку, сколько от соображений глубоко практических, ибо сквозь зубы капитан задумчиво процедил:
— Если помрет, сорвется вся экспедиция…
— Понял, — ответил Каменцев, также весьма удручившись видом на подобный исход плавания.
Через час Филиппов открыл глаза, непонимающе осмотрел окружающее его пространство и потерянноэдройзнес, ухватившись за руку Каменцева:
— Антон, сынок, ты здесь… Мы с мамой заждались… Почему так поздно… Все твои занятия… — Потом взгляд его остановился на белом халате Каменцева, повисла пауза, глаза больного наполнились растерянностью и слезами, и хлынул какой‑то бред, чья суть поначалу сводилась к просьбе не похищать его внутренние органы ("Насмотрелся кино", — подумал Каменцев), затем Филиппов начал расспрашивать Антона о жизни в Чечне, куда того похитили в рабство, после начался торопливый, с ноткой истерики рассказ о какой‑то ядерной боеголовке, которую надлежало поднять с затонувшего "Комсомольца"…
Едва услышав слово "Чечня", Каменцев тут же включил погромче радио и поближе склонился к больному, ловя каждое его слово.
Выходя из бредового забытья хвори, ища дорогу к реальности, человек начинает выговаривать любые приходящие в голову несуразицы, но во многих из них есть зерна истины, и именно их старался Каменцев уяснить.
Когда санчасть навестили капитан и руководитель экспедиции — араб, прибывший накануне на "Скрябин", — Каменцев поспешил сделать больному успокаивающий укол. Затем отчитался перед начальством:
— Дело не так уж и плохо. Я боялся развития комы, но он крепится, единственное, что плохо, — качка… — И со вздохом кивнул на осыпаемый брызгами иллюминатор.
— Привяжите его покрепче, — мрачно порекомендовал араб, кивнув на недвижное тело, лежащее на узкой койке. — Если вам нужны помощники для дежурства, мы предоставим людей.
— Помощники не помешают, — согласился Каменцев.
— Как скоро вы сможете поставить его на ноги?
— Это вопрос не одной недели…
— Завтра мы уже встанем над "Комсомольцем", — сказал капитан. — Три дня проболтаемся впустую — синоптики дали скверный прогноз. Но потом шторм утихнет, и в эту паузу надо успеть все сделать…
— А батискаф не готов, — кусая в досаде губы, произнес араб. Затем, выразительно поглядев на Каменцева, добавил: — Делайте что хотите, доктор, но мистер Филиппов должен начать хотя бы консультации персонала… уже сегодня! Ладно, будем реалистами: хотя бы через три дня!
Каменцев лишь неопределенно крякнул в ответ.
Когда капитан и араб удалились, он стянул запястья и коленные суставы больного кожаными ремешками, притороченными к раме койки, и отправился искать Забелина, с которым так и не успел поговорить начистоту.
Бредя чередой коридоров к каюте отставного кавторанга, он думал, что, если бы канувший в студеной темени за бортом Уолтер выслушал хотя бы часть того бреда, что нес Филиппов, желание покинуть судно, у него бы удесятирилось. Впрочем, и тех опасений, что роились в голове американского бизнесмена еврейско–украинского происхождения, оказалось вполне достаточно, чтобы он последовал примеру легендарного купца Садко, не рассчитывая при этом ни на богатства царя морского, ни на куш, обещанный ему уроженцем нефтяных пустынь.
Вызвав кавторанга из каюты в коридор, Каменцев, припав к его уху, поведал все, о чем знал и догадывался.
Завершив свое повествование, он не без кислой иронии заметил в итоге, что рассчитывает на воздержание специалиста по подводным лодкам от прыжков за леера и вообще каких‑либо радикальных решений революционного типа.
Забелин выслушал данную финальную ремарку со снисходительной усмешкой.
— Значит, мне вы доверяете? — спросил, испытующе взирая на судового врача. Что‑то гордое и сильное чувствовалось в прямом и пристальном взгляде этого человека.
— Хочу доверять, — произнес Каменцев с нажимом.
— В таком случае что вы думаете насчет таинственных целей данного путешествия?
— Я могу выдвинуть сумасбродную версию о нахождении на корабле пособников каких‑нибудь террористов, задумавших поднять ядерную ракету, сказал Каменцев.
— Чепуха, — вздохнул Забелин. — Нет, я не насчет версии, она как раз вполне реальна. Но для ее воплощения нужны многопрофильные глубоководные работы. Тьма спецов и оборудования.
— А откуда у вас уверенность, будто их не существует? — предположил Каменцев. — У тех, кто сейчас на борту, на лбу не написано, кто спец, а кто нет. А в трюмах — несколько контейнеров с оборудованием…
— В основном — там вспомогательные механизмы и аппаратура.
— Вы изучали содержимое контейнеров?
— Я видел спецификацию оборудования, поставленного Уолтером.
— А как объяснить, что его последний разговор с женой прервался именно на том месте, когда она сообщила, что их квартира в Нью–Йорке ограблена и воры зачем‑то унесли все дискеты с деловой информацией и компьютер? Он мог быть не единственным поставщиком, понимаете? Принцип аппендицита…
— То есть?
— У каждого — своя строго ограниченная функция и, cooветственно, ограниченный информационный доступ. Выполнил орган функцию или же — воспалился, начав приносить неудобства, — его ампутировали. Без ущерба для остального организма. Или — произвели трансплантацию, тем более в отношении человеческих существ, как таковых, она обходится недорого.
— Что вы имеете в виду?
— То, что тела, как таковые, не в цене, в цене запчасти к ним…
— Ну и какие идеи? Ведь мы, если следовать вашим опасениям, материальчик расходный…
— К лодкам, — заявил Каменцев, — этих чертей допускать нельзя. И вы должны что‑либо придумать. И вообще… каким бы образом свернуть весь этот круиз и направить кораблик прямиком к американскому пирсу?
— Судно, — поправил Забелин. — Слово "корабль" для меня, как военного моряка, означает нечто иное.
— Какая разница! — произнес Каменцев с чувством. — Мне хоть как эту посудину назови, лишь бы она побыстрее переехала на другой конец лужи.
— И чем же вас так привлекает Америка? — спросил Забелин, сощурясь усмешливо.