* * *
Часам к восьми вечера к «Националю» начали подтягиваться лимузины. С легкой руки действующего президента вся кубинская элита – крупные землевладельцы, политики, военные, богема – прибыла засвидетельствовать свое почтение американским инвесторам. Всех угощали тортом и кофе. Официанты в бабочках держали на подносах фужеры с французским шампанским. Текила-герлз в стеганых портупеях с солонками и рюмками, вставленными в патронташ, разносили мексиканское пойло. Девушки в котелках и фраках на голое тело предлагали шотландский виски. Традиционный кубинский ром разливали в лобби-баре. Предполагалось, что гринго, еще не успевшие его распробовать, сосредоточатся у стойки. Местные же предпочтут зарубежные напитки.
Джазовый оркестр виртуозно исполнял «Серенаду солнечной долины». Фрэнк Синатра для здешней публики был не бог весть какой звездой, но как конферансье выглядел довольно сносно. А если бы и нет, то кто бы здесь посчитался с мнением местных царьков.
Постепенно, примерно к полуночи, роль кубинцев сузилась до бесконечных заверений и клятв в верноподцанничестве властям и демонстрации гостеприимства к янки. Иные жены местных нуворишей, те, что поправляли платья, выразили свое радушие к чужестранцам в весьма своеобразной форме прямо в номерах отеля. Гринго были довольны.
Синатра почему-то пригласил к микрофону не президента, а полковника Батисту. Сей сюрприз подействовал на местную знать отрезвляюще – стало понятно, кому янки отдают свое предпочтение. Недвусмысленный намек был равен публичному унижению Сан-Мартина.
– Дамы и господа! – воодушевленно, с фужером в руке, начал будущий диктатор. Батиста не испытывал дискомфорта в отношении сконфузившегося президента. Такими мелочами он себя не утруждал. А вот тост… Надо сказать все правильно. Это важно. – Вы знаете меня как ярого поборника демократии и приверженца закона. Я горд тем, что свои убеждения я выковал там же, где получил свое образование. Это была военная академия в простирающейся всего в девяноста милях от нас огромной дружественной стране, оплоте свободного мира и надежном щите против коммунистической чумы, нашем великом северном соседе – Североамериканских Соединенных Штатах! За наших друзей!
Он закончил на пафосе, и толпа зааплодировала. Все, кроме одного человека…
Мирта ошиблась, когда предположила, что отец Фиделя дон Анхель Кастро Архиз получит приглашение на вечеринку в «Националь». Во-первых, дон Анхель жил в далекой провинции Ориенте, во-вторых, был незаметным для столичной публики землевладельцем средней руки, к тому же малообразованным, хотя и живо интересующимся политикой. Ну, и в-третьих, простолюдин по происхождению, иммигрант из беднейшей испанской провинции Галисии, Анхель достиг всего в жизни лишь благодаря природной смекалке и натруженным мозолистым рукам – бывший галисийский крестьянин чувствовал себя неуютно в присутствии спесивых наследников крупных латифундий, несмотря на то что о его богатых урожаях тростника в окрестностях Сантьяго ходили легенды.
Сплетники поговаривали, что дон Анхель зарабатывает до трехсот песо вдень. И эта информация рождала подобострастие в отношении его сына Фиделя в душах подростков – соучеников мальчика по школе ордена иезуитов.
В одно время к этому предприимчивому дельцу, владеющему самым шикарным, выделяющимся среди других строений домом, зачастили политиканы из Сантьяго. Своими разговорами и обещаниями они легко убеждали доверчивого дона Анхеля жертвовать крупные суммы на их предвыборные кампании. В результате деньги, добытые потом и бессонными ночами, сгорали в небытии.
Но нет худа без добра. После этих бессмысленных контактов дон Анхель стал, наконец, прислушиваться к доводам и увещеваниям своей полуграмотной супруги, уроженки провинции Пинар-дель-Рио Лины Гонсалес Рус. Любящая жена добилась желанной цели – отвадила назойливых гостей-попрошаек и отбила охоту мужа ввязываться в сомнительные проекты.
Страх перед надутыми грамотеями присутствовал в доне Анхеле и без того. Поэтому уговаривать его не скупиться на образование детей донье Лине не приходилось. Стремление к знанию стало культом семьи Кастро. Благодарные дети отплачивали заботливым родителям прилежностью в учебе.
Выпускник католического колледжа «Белен», сын дона Анхеля Кастро и доньи Лины Рус, Фидель вместе с дипломом об окончании иезуитского учебного заведения получил от ректора монсеньора Саватини грамоту-напутствие, в которой говорилось: «Фидель Кастро Рус сумел завоевать в колледже всеобщее восхищение и любовь. Он хочет посвятить себя юридическим наукам, и мы не сомневаемся, что в книгу своей жизни он впишет немало блестящих страниц…» [35]
В 1945 году Фидель стал студентом юридического факультета Гаванского университета. Памятуя о единственном явном недостатке отца, которого легко могли запутать высокообразованные проходимцы, и унаследовав от матери неуемную жажду знаний, Фидель рано пристрастился к чтению. Даже отправляясь в неблизкий путь, к примеру, в бурлящую неповиновением к проамериканскому режиму Колумбию, в рюкзаке одного из лидеров гаванских студентов по фамилии Кастро умещались лишь аккуратно перевязанные бечевкой стопки художественных и исторических книг. Друзья посмеивались над аскетизмом и нехитрыми пожитками Фиделя, ведь он действительно верил, что способен прожить на двадцать сентаво [36] в день, ни в чем себя не ущемляя…
Смех смехом, а в одиночной камере в застенках на острове Пинос – зловещей копии американской тюрьмы Синг-Синг – именно беззаветная любовь к своим спутникам-книгам, скрашивающим насильственное затворничество и помогающим забыть о полной изоляции, однажды спасла ему жизнь. Надзиратель, получивший приказ отравить вождя бунтовщиков, проникся к мужественному узнику большим уважением после одного случая…
В тот день на острове разбушевался невиданный доселе ураган. Небо исторгало гром и молнию, рыдая беспрерывным тропическим ливнем. Так вот, во время стихийного бедствия, когда вода хлынула изо всех щелей и трещин в камеры, заключенный Кастро первым делом бросился спасать свои книги. Предупрежденный несостоявшимся убийцей Фидель отказался тогда от батистовской похлебки, заявив о начале голодовки в знак протеста против бесчеловечных условий содержания заключенных.
Потом ему разрешат свидание с Миртой, и она, как обычно, будет уговаривать его отказаться от «бессмысленной борьбы» и признать законность хунты в обмен на амнистию. Фидель отметит для себя очевидное – с момента их давней встречи в отеле «Националь» аполитичность Мирты не претерпит никаких видимых изменений. То было их первое свидание, разделившееся на две встречи за один день. Этот денек в августе 1947 года прошел бурно, даже чересчур бурно…
– Это снова ты, и вновь ты выделяешься из толпы не только своим ростом, но и своим явным пренебрежением к оратору. – Фидель был рад услышать уже знакомый голосок худосочной блондинки.