Я прожевала торт и пояснила:
– Они не наши.
– Как? – удивилась Ира. – Как не ваши?
– Очень просто. Девочка – дочь нашей подруги Машки Родионовой. У Маши после родов приключился мастит. Она одинокая, ни мужа, ни родителей, вот и пришлось взять к себе на постой Нику. Вернее, она не Вероника, мы ее так временно назвали, понятно? Имени у новорожденной пока нет.
– А мальчик? – тихо спросила Ирина.
– Мы его купили как раз перед вашим приездом…
– Купили?!
– Ага, за триста долларов.
Лицо Иришки сначала покраснело, потом разом сделалось белым.
– Ну понимаете, – начала я объяснять ситуацию, – вчера вышла такая штука…
Пока я рассказывала о том, как у нас оказался Костик, у Ирины попеременно менялся цвет лица. Когда из моего рта вырвались последние слова, появилась Томочка и сунула в «помойку» грязный памперс.
– Обкакался, – пояснила она и схватилась за торт, – пока весь не съем, не успокоюсь, обалдительно вкусно.
– Девочки, – дрожащим голосом спросила Иринка, – девочки, что же вы станете с мальчиком делать?
– Растить, – спокойно ответила Томочка, – в детский дом не отдадим, как-нибудь устроимся с документами.
– Девочки, – прошелестела Ира, – отдайте его мне!
– Почему? – удивилась Тома.
Гостья зарыдала, но не бурно, а тихо, слезы как-то сами собой потекли по ее полным щекам. Ира не вытирала их, и блестящие капли быстро-быстро скатывались по лицу и капали на светло-сиреневую блузку.
– Томочка, – бормотала Ира, – умоляю, мне вас бог послал! Это же надо, когда я уже совсем отчаялась, впору было с моста в Москва-реку прыгать! Господи, вы же ничего не знаете. Я ведь только утром из больницы, вернее, из центра охраны материнства.
– Ничего не понимаю, – протянула Тамара.
Мы с Кристей только хлопали глазами.
– Слушайте, слушайте, – лихорадочно говорила Ирина. – Я – важняк.
– Кто? – спросила Кристя. – Хижняк? Это кто же такой?
– Важняк, – повторила Ирина, – следователь по особо важным делам.
Я чуть не свалилась со стула. Чуткая пампушка с улыбчивым лицом, женщина, вдохновенно пекущая торты со взбитыми сливками, и вдруг следователь по особо важным делам! Да быть такого не может!
– Слушай, слушайте, – выплескивала на нас лавину информации Ирина.
Мы застыли за столом, целиком обратившись в слух.
Ирочке тридцать девять лет, и двадцать один год из них она работает в прокуратуре. Пришла восемнадцатилетней девочкой после курсов машинописи. Сначала просто печатала документы, потом окончила вечернее отделение юридического института и стала трудиться по профилю.
Службу в прокуратуре девушка выбирала по велению сердца: очень хотела бороться с преступностью, делать окружающий мир чище и красивее. Но жизнь быстро развеяла иллюзии, и к тридцати пяти годам Ирина стала тяготиться работой. Многие из ее сокурсниц давным-давно побросали следовательский хлеб и разбежались кто куда. Одна стала весьма удачливым адвокатом, другая успешно занялась бизнесом, третья подруга – Зоя – просто вышла замуж, быстренько родила одного за другим троих мальчишек и теперь, совершенно счастливая, сидела дома по уши в детских колготках.
Ирина не завидовала ни адвокатессе, ни бизнесменше. И у той, и у другой личная жизнь не сложилась, мужей не было, да и детей они не завели. Но стоило подумать о многодетной Зое, как она испытывала острый укол в сердце.
По молодым годам, когда люди ищут себе пару и вьют семейное гнездо, Ирочка целыми днями пропадала на работе, желая искоренить в Волгограде преступность. Когда в окно постучался четвертый десяток, женщина спохватилась, ей стало ясно, что ее кавалеры теперь либо разведенные мужики, либо вдовцы с детьми. Как раз против детей Ирочка ничего не имела, ей страстно хотелось ребенка. Давным-давно, в двадцать лет, она сделала аборт и последнее время часто плакала. Ну зачем тогда послушалась маму, говорившую:
– Куда тебе рожать? Мужа нет! Плодить безотцовщину?
«Нет, – думала Ирина, глядя бессонными ночами в незанавешенное окно, – надо было родить. Сейчас бы сыну или дочке исполнилось уже девятнадцать. А так и мама умерла, и мужа не нашла, и ребеночка нет…» Но судьба услышала плач одинокой женщины и послала Ирине неожиданное счастье.
Свидетелем по одному из дел проходил милый, интеллигентный Даниил Пешков. Даня преподавал историю в университете, заведовал там кафедрой, женат никогда не был… У них начался роман.
Уже сделав предложение, Даня привел Ирину к себе домой, знакомиться с мамой. Увидев Анелию Марковну, Ирочка сразу поняла, отчего он до сих пор ни разу не сходил в загс с любимой девушкой.
Мама приняла будущую невестку в гостиной, обставленной старинной мебелью из тяжелого красного дерева. Сев на краешек крайне неудобного стула, обитого темно-синим шелком, Ирина выслушала торжественную речь, суть которой была проста: любая девушка сочла бы за честь оказаться невесткой в семье Пешковых, но счастье выпало на долю Ирины, и она должна принимать все усилия к тому, чтобы Даня был счастлив.
– Я всегда помогу, – вещала Анелия Марковна, – жить вы, конечно, будете со мной. Ну зачем тебе, деточка, заниматься домашним хозяйством? Работай себе спокойно, а главное – роди мне внука или внучку, род Пешковых не должен угаснуть.
Ирина только кивала, не рискуя спорить с будущей свекровью. Честно говоря, она мечтала совсем о другой жизни, думала: Даня переедет в ее крохотную квартирку, потом у них родится ребенок, а еще лучше два, и станет она печь мужу пироги. Ира страстно хотела заниматься домашним хозяйством и мечтала бросить опостылевшую службу.
Но вышло иначе. Жить они стали в огромной нелепой квартире Пешковых. По гулким пяти комнатам ходили сквозняки, а в большой ванной новобрачная постоянно мерзла. Горячий воздух никак не хотел согревать обширную кубатуру. И к плите свекровь ее не подпускала.
Любая попытка Ирины замесить тесто оканчивалась одинаково. Попробовав изумительно вкусную выпечку, на которую Ирочка была удивительной мастерицей, Анелия Марковна хвалила и пироги, и торты, но потом вечером ей делалось плохо. Дама валилась в кровать с сердечным приступом, начиналась суматоха, приезжала «Скорая»…
Наутро свекровь, лежа в постели, вздыхала: