— Тоже мне первопроходцы, — усмехнулся Куперман.
— И давно гуляете? — спросил Файзуллин.
— Чуть меньше часа, — ответил Куперман и зевнул. — Больше тут и не требуется. За сорок минут можно весь этот сраный Привольск обойти.
— Завод видели?
— Да видели, видели. Завод как завод. Воняет только.
— Значит, просто гуляете? — спросил Файзуллин.
— А вы?
— Мы так… — смутился переводчик.
— Ну, вот и мы так. Ищем дыру в заборе.
— Была б дыра, в нее бы уже давно собаки пролезли, — пробормотал Авдеев.
— Резонно, — согласился Куперман. — А кто-нибудь знает, как Берлинскую стену преодолевали?
Раздалось несколько голосов.
— Подкопы…
— Тоннели вроде рыли.
— Да за деньги переводили, — заметил правозащитник Ледяхин. — Западная Германия не скупилась на переброску политзаключенных.
— М-может, и на н-нас кто д-деньги даст, а? — робко спросил журналист Зуев.
— Да кому ты на хер нужен? — хмыкнул Авдеев и рыгнул.
— Сионизм не пройдет! — выкрикнул критик Миркин. — Русский не продаст свою совесть за деньги мировой закулисы.
— А ты, я вижу, тут самый русский, — снова хмыкнул Авдеев.
— Уж порусее некоторых пьяных рож, — огрызнулся Миркин, но на всякий случай отступил назад.
— На танке еще таранили, — прорычал бас, явно принадлежащий скульптору Горскому.
— На танке, — усмехнулся Куперман. — Ты где-нибудь тут танк видел?
— Ты же спросил про Берлинскую стену, а не про эту, — разозлился Горский.
— Перелетали, кажется, — пискнул кто-то в толпе.
— Вот ты и полетишь, — буркнул Куперман, не обернувшись.
Пискнувший смущенно замолчал.
— А может, проломить ее чем-нибудь? — снова встрял Горский.
— Чем? Молотком? Или головой своей, может?
— Слушайте, — возник Тисецкий. — А что если положить всю эту шайку-лейку и айда на волю? Тут всего-то майор, лейтенант, ну охрана еще.
Куперман поморщился.
— Мало того, что за побег всех по лагерям рассадят, так еще и убийство с отягчающими припаяют. Нет, тут мы застряли хорошо… Надолго.
— А н-не хотят ли н-нас тут просто ум-морить? — снова встрял испуганный голос Зуева.
— Чем это? — хмыкнул Куперман. — Дефицитными товарами и свободой творчества?
— Да не, — выступил из толпы невысокий мужчина. Это был Вешенцев. — Тут же завод химотходов. Радиация и все такое.
— А маскарад зачем тогда?
— Ха! Для отвода глаз, ясен корень! Вроде острова дураков. Помните, в «Пиноккио»? Там собирали непослушных детей, давали им кататься на карусели, мороженое-пирожное. А они тупели и в ослов превращались.
— Некоторым из присутствующих и карусель не нужна, — хмыкнул Кручинин, как будто намекая на кого-то конкретного.
— Не, а что-то в этом есть, — сказал Авдеев. — Только, бля, в «Пиноккио» детей вроде заманивали. А нас-то никто не заманивал, нас силком.
— Почему это? — возмутился Вешенцев. — Заманивали! Заманили рейсом Москва-Мюнхен.
— Не, ну а зачем нас умерщвлять? Тем более с такими затратами.
— Да и кому мы нужны? — снова пискнул кто-то из темноты.
— Как зачем? — не сдавался Вешенцев. — Чтоб шито-крыто. Мы тут все диссиденты-интеллигенты. Нас — чпок, и движение диссидентов обезглавлено.
— Скажешь тоже, обезглавлено, — хмыкнул Авдеев. — А техническая интеллигенция?
— А их в свой Привольск, — продолжил развивать свою теорию Вешенцев. — Физиков в физический. Химиков в химический.
— Ботаников в ботанический, — мрачно съюморил кто-то, и в толпе засмеялись.
— Да че вы ржете? — разозлился Вешенцев. — Точно ослы. Иа-иа! И потом, как знать? Может, нас помари-нуют, мы тут все лучевой болезнью от этих химотходов заболеем, и нас выпустят. Мы и помрем на воле. Тихо, мирно.
— А охрана тоже помрет? И гэбисты?
— А может, они молоко пьют.
— Ну и ты пей, кто тебе мешает?
Вешенцев смутился и замолчал. Где-то теория дала трещину.
— А я думаю, — сказал Тисецкий, — товарищ в чем-то прав.
— Меня Андрей зовут, — хмуро заметил Вешенцев, которого покоробило казенно-советское «товарищ» в данных обстоятельствах.
— Товарищ Андрей в чем-то прав, — «поправился» Тисецкий. — Сначала пряники да пышки, а потом синяки да шишки.
— В каком это смысле? — спросил Куперман.
— В таком. Лагерь тут будет. Привезут охрану, установят вышки и мало-помалу тут настоящий ГУЛАГ будет. Просто еще не успели оформить. Будет паек, бараки, и пойдем лес валить.
— А чего его валить? Не тайга же.
— А ты откуда знаешь, тайга тут или не тайга?
— Так мошкары нет.
— Ну, значит, какой-нибудь Днепрогэс строить.
— Значит, думаешь, будут гайки закручивать? — спросил Горский.
— Не сразу. Потихоньку. Этим у нас всегда все заканчивается. Сначала землю — крестьянам, а потом бац
и коллективизация. Сначала фабрики — рабочим, а потом бац — и индустриализация. Сначала дом, типа, творчества, а потом концлагерь.
— Че-то я логики не вижу, — сказал, икнув, Авдеев.
— А ты протрезвей, увидишь, — буркнул из темноты Миркин.
— Слушай, Куперман, — прошептал Файзуллин, наклонившись прямо к уху поэта. — А че с вами майор ходит? Он че, тоже дыру в заборе ищет?
— Какой еще майор?! — выпучил глаза Куперман и судорожно обернулся.
В задних рядах толпы стоял майор Кручинин. Он тихо беседовал с кем-то.
— Эй! — раздраженно крикнул Куперман стоящим сзади. — Вы что, все это время с майором рядом шли?
— Ну да, — откликнулись те, пожимая плечами. — А че такого? Мы думали, ну ходит и ходит. Может, так надо. Не гнать же его.
Куперман чертыхнулся и сплюнул.
— Да вы, товарищ Куперман, не переживайте так, — сказал Кручинин миролюбиво. — Я скоро пойду спать. Кстати, и вам, товарищи, советую. День был длинный. Всем надо выспаться. Тем более что прогулка затянулась. А насчет побегов скажу так: не советую. Впрочем, вы и без меня это понимаете.
— А насчет ослов? — встрепенулся Вешенцев, которому все не давала покоя мысль о медленном умерщвлении.
— А что насчет ослов? Я уже все сказал. Могу повторить. Не хотите верить — не надо. Никто вас ни калечить, ни убивать не собирается, если сами не решите себя покалечить. И в ослов вас тоже превращать не будут.