— Чертов крематорий. Все время занято! Не думал, что с утра столько желающих. Сергей, давай пока звони нашему дежурному, пусть в Пеньковский поселковый отдел звонит, чтобы нашего мертвеца перехватили, не сжигали.
Ребров кивнул. В трубке зазвучал служебный голос:
— Дежурный по ОВД «Стригунино» Макаров.
— Коля, привет! Это Ребров, — затараторил Сергей. — Слушай, дело государственной важности! Позвони в Пеньковский отдел, скажи, пусть срочно в крематорий дуют. Там покойника Зайцева…
— Да не Зайцева, — поправил Баздырев. — Гриша он, как на бирке написано…
— Да, это самое, этого Гришу чтоб в печь не совали…
— Вы там чего, с бодуна? — отреагировал Макаров.
— Блин, да не с бодуна, Коля. С морга…
— Звони сам, мне крематорий не подчиняется, — раздраженно ответил дежурный и положил трубку.
— Черт бы побрал этого Макарова! — отреагировал Баздырев. — Недаром его прозвали «человек-ПМ»! Позвоню-ка сам пеньковским операм! — Он открыл блокнот, нашел номер, набрал: — Саня, Кривопустенко, это ты? Баздырев… Послушай меня внимательно. Срочно езжай в крематорий!
— Хорошее пожелание, — ответил Кривопустенко.
— Не перебивай! — с раздражением продолжил Баздырев. — Там одного покойника под именем Гриша должны сейчас кремировать. Уже привезли, наверное. Под любым предлогом останови их. Скажи: прокурорское решение, криминальный труп, надо его на экспертизу. Что хочешь делай…
— Кто ж без документа даст? — резонно отреагировал Саня. — Нарушение прав личности трупа!
— Сам лезь вместо него в печь! Ты опер — или кто? Помоги!
— Хорошо, сейчас поеду, — недовольно отозвался Саня. — Если бензина хватит!
— Задрал ты меня!
Баздырев отключил телефон, глянул на водителя.
— Поднажмем, Петрович?
— «Жигуль» — не птица.
Понимая «особенность» Петровича, считавшего, что ему положено знать, разумеется, в разумных пределах, оперативную задачу, Баздырев понял, что пора вводить шофера в суть дела. Все же Петрович — член команды, не таксист какой-нибудь. И тогда Петрович выложит за баранкой всю душу, выжмет из железа на колесах все, что можно.
— Ладно, ладно расскажу… Стыдоба, говорить не хочется. Обвели нас Петрович, вокруг пальца, как последних лохов. Поменяли у двух мертвецов бирки с именами. Понимаешь? Подложили нам бомжа Гришку, а нашего Зайцева в крематорий увезли. Уже вот два часа назад.
— Значит, обвели вокруг пальца мертвеца? — обобщил ситуацию Петрович. — Случай, надо признать, редкостный.
Удовлетворившись полученной информацией, Петрович тут же выжал педаль газа до упора.
— Только вот какого пальца и какого мертвеца? — усмехнулся Ребров.
— Наверное, наш Зайцев много долгов оставил после себя… — изрек Баздырев. — Что и после смерти в покое не оставляют.
Рискованно обгоняя машину на изгибе трассы, Петрович заметил:
— Суетиться не надо… Что тебе отмеряно судьбой, тем и довольствуйся. И главное — тщательно пережевывай пищу… Так моя покойная соседка всегда говорила.
— А от чего она умерла? — поинтересовался Ребров.
— Что-то съела — не то…
Человек — это душонка, обремененная трупом.
Эпиктет
На фоне лесных окраин дымящая труба крематория была похожа на обезглавленную ракету стратегического назначения, подготовленную к запуску.
— Дымит! — кратко констатировал Баздырев.
— Наверное, при жизни покойник много курил, — отозвался Ребров.
— А может, калоши снять забыли, — невозмутимо заметил Петрович.
Возле ворот крематория стояла милицейская машина с включенными проблесковыми маячками. В автомобиле никого не было. Баздырев и Ребров торопливо прошли во двор крематория. Там и увидели печально-озабоченного оперуполномоченного Пеньковского ОВД Сашу Кривопустенко и ухмыляющегося мужика, видно, работника крематория. Об курили, а на земле рядом с ними лежала пара дымящихся, наполовину сгоревших ботинок.
Молча поздоровались, Баздырев назвал себя.
— Не успел… — сообщил сокрушенно Саня, кивнув на ботинки.
— Дымились туфли дяди Бори, — констатировал Баздырев.
— Ну, дела, товарищи правоохранители, майоры с лейтенантами… — с пьяной веселостью взял инициативу в свои руки работник крематория. — Прибегает ваш друг Сашка, давай, говорит, взад этого Гришу. А он — там уже, в печи дымит. А у нас щас всё на заграничной электронике, строжайший учет всех жмуриков. Печь открыл — печь закрыл. Нагревается — и уже не открывается. Ну, и чо делать прикажете? Не знаете… А я вот знаю. Вся эта кибернетика запросто отрубается нашим отечественным рубильником. Я тебе майор, скажу, Санек мне просто ваш понравился. — Он хлопнул опера по плечу. — Простой, как и я. А мне чо, мне самые важные министры по фигу. — Крематорщик возвысил голос и поднял вверх палец. — Инструкция запрещает… человека на пути в рай задерживать. Ну и чо?.. Разблокировал я дверь реторты печи. Открываю, а там чо? А ничо! Костей труха и лапти догорают. Чего хотели, мужики! Почти полчаса прошло. Не Ямайка… В креме 900 градусов!
— Покойники в креме?! — изумленно спросил Баздырев.
— Гы-гы, — засмеялся работник. — Да это мы так крематорий называем. В общем, поздно, ребятки, спохватились…
— И чего теперь? — спросил Ребров.
— Известно чо… Инструкцию нарушил из-за вас, — сурово произнес работник «крема». — Конечно, снова врубил… рубильник. Процесс продолжить надо? Доски и тело, я вам скажу, они сразу сгорают. А косточкам надо хорошенько прогореть. Суставные кости вообще плохо горят, их перемалывать приходится. Такой, мужики, процесс. Ровно 82 минуты и — на небо. Так что в два этапа — и там уже ваш приятель… Жаль, курил много. После курящих смолу отдирать приходится.
— Ну, что ж, спасибо, — вздохнул Баздырев. — До свидания.
— У нас говорят: прощай! — хмыкнул работник крематория. — Ботинки-то заберёте?
Ребров прихватил обугленную обувку. Баздырев молча пожал руку оперу Саше.
— Извини, если б чуток пораньше, — вздохнул Кривопустенко.
— Да это ты меня извини, грузанул тебя нашими проблемами, — хмуро заметил Баздырев.
— Если мы не будем друг другу помогать, то кто нам еще поможет?
— Эт-точно…
* * *
Петрович пропустил вперед машину Кривопустенко, глянув на обугленные ботинки, заметил:
— Тапки оставил, значит, вернется…
— Ну, ты и пошутил, Петрович, — хмыкнул Ребров.
— Примета, — пояснил Петрович. — Куда едем?