Дорога на Москву
— Как приятно снова оказаться на твердой земле, вернуться в Россию-матушку, — произнес Кролль.
Одной рукой он держал руль, другой сжимал банку кока-колы. Они проехали уже пятьсот километров, оставалось еще полторы тысячи.
— Знаешь, мне кажется, эти «мерседесы W220» — мои любимые. Ну или, может быть, «W126». А тот, который был между ними, мне не особенно нравится — ну, знаешь, на котором принцесса Ди…
Дима протянул руку и зажал ему рот:
— У меня есть две просьбы, дружище. Первая: помолчи. Вторая: сегодня или завтра тебе придется лететь в Париж, так что не настраивайся на Россию-матушку. Следи за дорогой и смотри не попадись полиции. Если увидят азербайджанские номера, еще подумают, что мы торговцы людьми.
Настало время Диме звонить в Париж. Россен сразу взял трубку. Дима попытался представить себе, где он сейчас: наверняка сидит за своим любимым столиком в «Кафе дез Артист» в Марэ, зажав между пальцами самокрутку, перед ним разложены «Пари матч» и «Экономист» — он был человеком разносторонних интересов.
— Bonjour. C’est Mayakovsky. [19]
Ему показалось, что он расслышал звон бьющейся кофейной чашки.
— Простите, это имя мне незнакомо.
— Хватит дурака валять, Россен.
Тот вздохнул:
— Твоя страшная русская рожа висит на всех полицейских сайтах и сайтах служб безопасности. По-видимому, ты украл какую-то бомбу и решил начать третью мировую войну — главным образом для того, чтобы опозорить Россию.
Дима постарался говорить пренебрежительным тоном:
— Небольшая ошибка вышла. На самом деле все это сотворил один наш с тобой старый друг.
— Кто именно?
— Если ты стоишь, то сядь. Это Соломон.
Он ожидал молчания. Это имя обычно вызывало молчание.
— До свидания, Дима.
— Погоди! Выслушай меня до конца.
— Я в отставке.
— Ты не можешь себе позволить уйти в отставку. Никто из нас не может.
— Я только что это сделал — полминуты назад.
— Прошу тебя о последнем одолжении, ради нашей старой дружбы. Ты никогда больше обо мне не услышишь. Обещаю, клянусь могилой матери.
— Твоя мать умерла в лагере. У нее нет могилы.
— Хоть кое-какую информацию. Денек наружного наблюдения. И больше ничего.
— Соломон мертв. Мы все это знаем.
— Мы ошибались. Он выжидал. Это его большой пинок под зад Западу. Прошу тебя, выслушай меня. Его цель — Биржа. Скорее всего, в качестве агентов он использует работников кафетерия или уборщиков.
— Их там больше сотни.
— Проверь их всех.
— Сколько у меня времени?
— Двенадцать часов.
— Ха-ха-ха.
— Я могу заплатить.
Когда Дима закончил разговор, Кролль произнес:
— Что ты там говорил насчет «заплатить»?
— Ничего не говорил.
— Да я просто хотел…
— Помнишь насчет просьбы замолчать? Я упомяну тебя в завещании.
— Ну и когда вскроют это твое завещание?
— Скоро. Завтра вечером я, скорее всего, буду мертв. А теперь оставь меня в покое. Мне нужно еще раз поговорить с Оморовой.
Москва
Здание бань отнюдь не радовало глаз. Оно было построено в тридцатых годах без всяких барочных излишеств, которые украшали другие сто с лишним московских заведений для мытья. Но, несмотря на строгую архитектуру, призванную привлекать комиссаров, незадолго до открытия бань Сталин заявил, что гигиена — это буржуазно-декадентский пережиток, и несколько десятков лет здание пустовало. Дима любил эти бани не только потому, что они напоминали ему о юности, но и потому, что здесь заправляли главным образом кавказцы и цыгане. Несмотря на то что его имя находилось на первом месте в списке разыскиваемых террористов, здесь его вряд ли могли засечь.
Дима провел в парной на десять минут дольше, чем обычно, чтобы смыть слои грязи, собранной за последние несколько дней. Затем прыгнул в прохладный бассейн, сделал сорок кругов и вышел оттуда новым человеком, готовым спасать мир. Дима побрился, подстриг волосы и ногти и, облачившись в одежду, купленную Кроллем, отправился в свой любимый город.
Ему приходилось путешествовать гораздо больше, чем среднестатистическому жителю России. Он был, можно сказать, космополитом, но этот город он любил больше других. Дима надеялся, когда придет его время, а при его работе это могло произойти в любой момент, умереть здесь, в Москве.
На такси он доехал до Либерийского кредитно-коммерческого банка. Кредитами в банке почти не занимались, с коммерцией тоже было туговато, но зато здесь содержали надежные сейфовые ячейки. Именно здесь Дима хранил свою запасную жизнь. Паспорта: европейские, бразильский, египетский; валюта: евро, американские доллары, немного иен; кредитные карты «Виза» и «Америкэн Экспресс»; «макаров» с запасом патронов, достаточным для небольшой перестрелки.
Консьерж как-то странно посмотрел на него, но Дима не обратил на это особого внимания. Подойдя к столу, он попросил о доступе к своей ячейке, назвав фамилию Смоленкович, которой пользовался только в этом банке. Клерк с несколько беспокойным видом пригласил его за собой в хранилище. Он впустил Диму в помещение и остановился неподалеку, чтобы наблюдать за происходящим. Проверив местонахождение видеокамеры, Дима открыл ячейку — ничего. Не было даже его запасного французского свидетельства о рождении. Он захлопнул ячейку, прошагал мимо несчастного клерка, мимо стола администратора, мимо консьержа и толкнул вращающуюся дверь с такой силой, что она еще продолжала вертеться, когда он вышел на улицу.
Дима почувствовал удар в грудь и упал навзничь. Никто не сказал «стой» или «не двигаться». Убийца решил стрелять без предупреждения, с близкого расстояния, чтобы не попасть в случайных прохожих. Прямо в сердце. Стреляли из пистолета ГШ-18, гораздо более шумного, чем ПСС, любимое оружие спецназовцев, но сейчас скрытность была не важна. Все равно двадцать прохожих, находившихся поблизости, не могли пропустить этого происшествия.
Какая-то женщина не переставая кричала, почти заглушая вой сирены фургона ГАЗ без опознавательных знаков, который резко затормозил около тела. Несмотря на то что все случившееся заняло несколько секунд, какой-то умник ухитрился вытащить телефон, заснять убийство на видео и выложить его в Интернете еще до того, как фургон умчался прочь. Любитель ужасов с телефоном сфотографировал отдельно лужу крови, оставшуюся на асфальте напротив входа в Либерийский банк.