Некоторые из этих щепок до сих пор можно было увидеть в «Музее истории Тибидохса», который открывался исключительно по пятницам, когда они совпадали с 13-м числом, а 13-е число, в свою очередь, накладывалось на солнечное затмение. В другое время экспонаты музея были невидимы и попросту опасны для здоровья учеников вследствие какого-то древнего проклятия. Правда, находились скептики, утверждавшие, что питекантропу Тарараху, которого Сарданапал назначил ответственным за музей, попросту неохота было этим заниматься, вот он и сочинил всю эту чушь про пятницы и солнечные затмения.
– Значит, Пень, ты не веришь в заговоренный пас? Считаешь, что я просто так тут перед вами распинаюсь? А ну-ка подойди сюда! – медленно произнес тренер.
Семь-Пень-Дыр выронил трубу. По Тибидохсу давно бродили слухи, что Соловей превращает разозливших его игроков в конские седла. А что в сарайчике возле драконьих ангаров валяются никому не нужные седла, это всякий мог подтвердить. Гробыня Склепова нервно хихикнула.
– Ты что, оглох? Серой уши забило? Поди сюда! – нетерпеливо повторил Соловей.
Нападающий сборной Тибидохса опасливо выдвинулся вперед. Он уже жалел, что вовремя не прикусил себе язык. Тренер сухо щелкнул пальцами. В ладонь к нему сам собой прыгнул перцовый мяч.
– Я брошу его тебе, а ты лови. Все понял? – спросил он.
Семь-Пень-Дыр облизал губы. По его лицу разлилось облегчение. Поймать мяч да ещё и на земле – разве что-то может быть проще?
– Готов? Держи! – Соловей что-то прошептал одними губами и несильно, почти без замаха, бросил мяч Семь-Пень-Дыру.
Пень слегка пригнулся и расставил руки, уверенный, что поймать такой пас не составит труда. Внезапно перцовый мяч изменил траекторию, завертелся, с поразительной ловкостью увернулся от рук нападающего, проскочил у него между ног, взмыл и легко ударил его по макушке.
Семь-Пень-Дыр рухнул как подкошенный, а мяч тем временем вновь прыгнул в ладонь к Соловью и улегся на ней, словно ожидая поощрения за хорошую работу.
– Видели или ещё есть желающие попытаться? – спросил Соловей. – Нет желающих? Тогда продолжим. Заговорить мяч можно самыми разными способами. Существует три разрешенных заклинания и столько же способов блокировки. Самое сложное – угадать, какое заклинание произнес бросивший. Именно угадать, Как вы понимаете, подслушать его, когда гудит ветер, – нереально. Порой даже с передачами своих игроков возникает путаница, не говоря уже о том, чтобы приноровиться к противнику...
Прихрамывая, Соловей подошел и помог Семь-Пень-Дыру подняться.
– А теперь запоминайте. Заклинания заговоренного паса – Гуллис-дуллис, Труллис-запуллис и Фигус-зацапус, а контрзаклинания – Цап-царапс, Леос-зафиндилеос и Щупс-курощупс. Универсальных блоков нет, так что не перепутайте. Сегодня вы будете отрабатывать их на земле, а завтра уже в воздухе.
– Ну, нет! Я не в состоянии это выучить! Ни за какие коврижки! У нас и так полно уроков, а тут ещё всякие зацапусы – обвиняюще произнесла Гробыня Склепова.
– Тебя никто и не заставляет, Склепова, Все строго добровольно, Не хочешь зубрить – не зубри. Но только тогда сразу договорись, кто будет соскребать тебя с защитного барьера. Я лично не буду, – Соловей кивнул на Семь-Пень-Дыра, который все ещё отплевывал песок.
Гробыня встряхнула фиолетовой гривой, все быстро взвесила и пошла на попятный.
– Ладно. Так и быть. Заговоренный пас я как-нибудь зазубрю, хотя это и бесчеловечно, а вот уроки... э-э... ну я, короче, скажу, что вы разрешили их не делать, – сказала она.
Правда, про уроки Гробыня добавила намеренно тихо, чтобы глуховатый Соловей не расслышал.
Вскоре вся команда Тибидохса, разделившись на пары, отрабатывала действие разных заклинаний.
– Гуллис-дуллис! Цап-царапс! Леос-зафиндилеос! – доносилось с разных концов поля.
Сухо потрескивали магические искры. Мячи описывали в воздухе невероятные кривые. То и дело слышались глухие шлепки, означавшие, что кто-то в очередной раз промахнулся с контрзаклинанием.
Баб-Ягун отрабатывал заговоренный пас в паре с Таней, Отрабатывал неохотно и с кислым лицом. Даже Демьян Горьянов, несколько раз прошмыгнувший у него перед носом и позволивший себе пару сомнительных шуточек, остался ненаказанным. Прежний Ягун не упустил бы случая поставить его на место, теперешний же даже не замечал его присутствия.
То, что он числился теперь на темном отделении да вдобавок был лишен комментаторского рупора, не давало Ягуну спокойно спать. То главное, что составляло смысл его жизни, исчезло, а то, что осталось, его не устраивало.
– Представляешь, Клопп заставляет меня выбрасывать красные искры! А я назло ему зеленые выбрасываю! Вот назло! – сообщил он Тане в перерыве.
– Зеленые? С черномагическими заклинаниями? – с сомнением переспросила Таня, убежденная, что это невозможно.
– Точно! – удовлетворенно произнес Ягун. – Ты не представляешь, что начинается, если темное заклинание и с зеленой искрой! Два раза уже водяных на пожар вызывали! А меня теперь все больше с места спрашивают, а то опять доска запылает.
– А ты не боишься, что Клопп отыграется? Он же страшно мстительный.
Ягун презрительно фыркнул.
– Что он со мной сделает, твой Клопп? Хуже темного отделения все равно ничего придумать нельзя. Зомбировать меня Сарданапал не разрешит, он против зомбирования. К лопухоидам пошлют? Пускай! Я только рад буду – да только фигушки, не отправят меня туда. Они знают, я таких дров наломаю, что они меня всем Тибидохсом забирать приедут... С цветами и сводным оркестром циклопов.
Таня очень в этом усомнилась, однако спорить не стала. Тем более что перерыв уже закончился и Соловей О.Разбойник вновь отправил всех отрабатывать заговоренный пас.
Дела не клеились. Угадать заклинание, наложенное на мяч, удавалось редко. Гораздо чаще опростоволосившийся игрок отправлялся рыть носом норки для сусликов. Наконец, убедившись, что другого выхода все равно нет, команда собралась вместе и стала разрабатывать общие секретные знаки. После долгих споров, едва не приведших к драке, условились, что Гуллис-дуллис будет сопровождаться быстрым кивком головы, перед Труллисом-запуллисом нужно коснуться мячом груди, а перед Фигусом-зацапусом требуется будто случайно пригладить волосы.
Соловей только посмеивался и ни во что не вмешивался. Он даже не советовал сделать секретную сигнализацию менее заметной, отлично зная, что в полете, когда все вокруг мелькает и размазывается, разобраться, что к чему, не так уж и просто.