Тут из коридора вынырнула худенькая женщина с короткими белокурыми волосами. С ее плеч красиво ниспадала норковая шубка. Распространяя аромат незнакомых мне, явно очень дорогих духов, дама подлетела к охраннику и положила ему на стол томик в яркой обложке.
– Вот, Коля, возьмите для жены, новая вышла.
Секьюрити кинулся придержать ей дверь. Дама вышла на улицу. Я увидела через окно, как она садится в новую блестящую иномарку, и поинтересовалась:
– Это кто?
– Неужели не узнали? Смолякова.
Надо же, сама Анна Смолякова. Я зачитываюсь ее детективами. На обложке помещена фотография, но снимок плохой, он не передает ни очаровательной улыбки, ни бьющей через край энергии, которая волнами исходит от писательницы.
– То-то жене радость будет, – бормотал Коля, пряча в стол книжку, – надо же, такая внимательная, помнит о Ленке! Пустячок, а приятно.
– И сколько у нее книг? – поинтересовалась я. Коля вытащил подарок, раскрыл первую страницу и сообщил:
– Эта двадцать девятая.
Внезапно я почувствовала, как по спине пробежала легкая дрожь, а в сердце стала закрадываться решимость. Смолякова написала почти тридцать детективов?! Но ведь когда-то и она в первый раз явилась сюда, дрожа от страха!
С гордо поднятой головой я зашагала по коридору. Ну чем я хуже этой блондинки в шикарной шубе? Напишу больше ее! Ей-богу, накатаю пятьдесят, сто книг!
Твердой рукой я схватилась за ручку двери, рванула ее на себя и наткнулась взглядом на противную девицу, щелкавшую мышкой. Неожиданно радостное настроение куда-то улетучилось. Пятьдесят книжек! Эк меня занесло! Напечатают ли эту? И о чем писать вторую? А главное, захотят ли со мной сотрудничать дальше?
Олеся Константиновна оторвалась от рукописи:
– Принесли названия?
– Да.
– Давайте.
Взяв листочек, она принялась читать:
– «Скелет в шкафу», не очень хорошо. «Кто смеется последним», избито. «Цыплят по осени считают»… примитивно.
– «Цыплят по осени убивают», – оживилась девица.
– Это лучше, но длинно.
– «Цыплята убитые», – влезла я. Олеся Константиновна и девица уставились на меня, потом редакторша вздохнула.
– Не то, без изюминки.
– «Цыпленок с изюмом», – предложила девчонка.
– «Гнездо цыпленка», – ожила я.
– «Утята и цыплята», – фыркнула девушка.
– Ну это просто для редакции, которая издает книги про животных, – взвилась Олеся Константиновна, – прямо «Ребятам о зверятах» получается. У нас детектив!
– «Утенок, убивший цыпленка», – воскликнула я.
– Не пойдет, – пробормотала Олеся Константиновна, – совершенно мимо. Не надо нам водоплавающих.
– Курица – сухопутное, – хихикнула противная соседка по комнате.
– Мила, поди сюда, – всунулся в кабинет лысый мужик.
Девица зевнула и вышла. Олеся Константиновна проводила ее неласковым взглядом.
– Так, вернемся к нашим баранам, то есть к названиям. Мне импонирует слово «гнездо», только не цыпленка! Гнездо… гнездо. Погодите-ка.
И она ушла. Я осталась в кабинете и от скуки принялась рассматривать корешки валяющихся повсюду книг. Неужели все авторы так мучаются с названием или я такая, особо тупая?
Застучали каблучки, Олеся Константиновна влетела в кабинет.
– Отлично! Найдено! «Гнездо бегемота»! Я чуть не свалилась со стула.
– Кого?
– Бегемота.
– Разве это животное вьет гнездо?
– Понятия не имею, – протянула редакторша, записывая что-то на настольном календаре, – да и какая разница! Главное, привлекает внимание, возбуждает интерес.
– Но в моей книге нет ни одного бегемота! Олеся Константиновна протянула руку, выудила с подоконника рукопись и сказала:
– А вы впишите, про бегемота-то.
– Как? – растерялась я. – Не понимаю. Редакторша перелистнула страницы.
– Ага, вот сюда. У вас главная героиня говорит мужу: «Кажется, ткнула палкой в осиное гнездо». А он ей пусть ответит: «Знаешь, больше похоже на гнездо бегемотов».
Олеся Константиновна подняла на меня красивые, умело накрашенные глаза и неожиданно улыбнулась. Тут же ее суровое лицо преобразилось самым волшебным образом. Сразу стало понятно, что Олесе Константиновне нет еще и тридцати, что она очень хороша собой, смешлива и приветлива. Просто служебное положение обязывает ее быть неприступной.
– Видите, как просто? – спросила Олеся. Я кивнула.
– Скажите, а можно принести еще одну рукопись?
Улыбка на губах редакторши испарилась.
– Несите, – сказала она, – отдадим на рецензию.
Добежав до метро, я уставилась на книжный ларек. Эх, жаль, забыла спросить, когда выйдет моя книжечка! Ладно, потом соберусь с духом и позвоню.
– Девушка, – послышался слева тихий, вкрадчивый голосок, – помогите на храм, спаси вас господь.
Я обернулась. Высокая худощавая женщина, замотанная с головы до пят во все черное, протянула мне нечто, похожее на железное ведро с крышкой. Вверху имелась прорезь, а бок «церковной кружки» украшала фотография покосившегося здания с куполами.
– Подайте, сколько сможете…
Рука потянулась к кошельку. Вообще говоря, я перестала раздавать милостыню. Когда первый десант нищих высадился в столичной подземке, я, как, наверное, и остальные москвичи, пришла в ужас. Дети-сироты, инвалиды афганской и чеченской войн, бабки, собирающие копейки на похороны дочерей, – все вызывали острую жалость. Глотая горький комок, я протягивала им с трудом заработанные деньги, успокаивая бунтующую жадность: ладно, ты еще на ногах и вполне прилично получаешь, а этим-то каково?