Но спустя некоторое время наступило отрезвление. Я поняла, что это бизнес. Бабушки, с несчастным видом выклянчивающие «на хлебушек», имеют родственников, и никаких ветеранов среди калек нет. Их привозят из бывших союзных республик, чтобы выколачивать из людей деньги. Поэтому теперь я не подаю никому, кроме тех, кто сидит на ступеньках в окружении разномастных собак с табличкой «Содержу приют». Тоже глупо, скорей всего дворняги просто приведены с улицы, а рублики пойдут попрошайке на выпивку. Но ничего поделать с собой не могу. И еще всегда опускаю монетки в «церковную кружку». С одной стороны, я атеистка, но с другой… Вдруг там, наверху, кто-то есть?
– Зря ты этой мошеннице потакаешь, – сурово сказала женщина в темном платке, торгующая книгами.
– Так на храм! Торговка ухмыльнулась:
– Это на глупеньких и рассчитано. Да хочешь знать, сам патриарх по телевизору недавно говорил: никого не благословляли деньги собирать. По улицам ходят самозванцы и мошенники. Что же касается этой особы, так она нам отлично известна. Галка Мамонова, пьяница, хороша монашка…
Продавщица продолжала бубнить, но я уже бежала к метро, полная энтузиазма. Монашка! Завтра же поеду к сестре Ежи в монастырь. Может, Ляля все-таки там? Правда, матушка Евдокия не захотела отдать девочку Аське, но я очень хорошо знаю Бабкину. Небось влетела к женщине в келью и заорала:
– Где моя дочь? Сейчас же верните Лялю!
Представляю, как переполошилась матушка. Во-первых, совершенно неизвестно, что сказал ей брат, когда передавал Лялю. Может, велел:
– Никому ни слова о ребенке! Кто бы ни приехал и ни потребовал, не вздумай показывать девочку!
Вот Евдокия и держалась, словно Брестская крепость под натиском врагов, и не вернула Лялю матери. Монастыри стоят в уединенных местах, ни телевизора, ни радио там, как правило, нет, скорей всего, отсутствует и телефон. Наверное, Евдокия еще не знает о смерти брата. И мне придется стать вестницей несчастья… Хотя глубоко верующие люди относятся к факту кончины ближайшего родственника по-другому, чем атеисты.
Скорбя о тех, кого никогда более не встретят на земле, они тем не менее уверены, что не расстаются навеки, ждут свидания в ином мире, за гробовой доской. Иногда мне делается тоскливо: ну отчего с самого детства никто не вложил мне в голову элементарные постулаты веры? Вот Женечка Громова выросла в семье, где все ходят в церковь, и ей намного легче жить. Неприятности Женька принимает стойко, считая, что господь посылает испытания только тем, кого любит. Я же начинаю убиваться и расстраиваться, задавая себе бесконечно вопрос: ну почему именно со мной приключилась незадача? А Женя с радостным лицом восклицает:
– Мне ниспослано испытание, и я должна его достойно пройти!
Я ей завидую, что, между прочим, является грехом.
К поездке в монастырь я подготовилась тщательно. Сначала сказала Томочке:
– Голова третий день болит.
– Немудрено, – вздохнула подруга, – вон погода какая, то дождь, то снег, то солнце, давление скачет…
– В городе дышать нечем, – фальшиво вздохнула я.
– Да уж, – покачала головой Томочка, – мегаполис не лучшее место для проживания, но куда же деться!
– Вон Алка Калашникова купила дом в деревне и уехала.
– Так они с мужем художники, на работу им не ходить, разве Сеня с Олегом могут себе позволить не пойти в присутствие? – грустно сказала Томуська.
– Кстати, Алка звала меня в гости.
– Съезди, – обрадовалась подруга, – и голова на свежем воздухе пройдет, вот прямо завтра и отправляйся. Давай сумку с антресолей достану!
Глядя на ее оживленное лицо, я подавила тяжелый вздох. Когда, по счастью, очень редко, приходится обманывать Томусю, я всегда чувствую себя гадко, словно отнимаю у ребенка игрушку. Томочка никогда не врет и наивно считает, что и другие постоянно говорят правду.
Неведомое мне село Тартыкино оказалось, в общем-то, не так далеко от Москвы, но добираться пришлось целый день. Сначала на электричке до Коломны. На небольшой привокзальной площади, где бойко торговали всякой всячиной, я протолкалась почти два часа, поджидая, пока можно будет сесть в рейсовый автобус, следующий до местечка со смешным названием Большие Козлы.
Наконец одышливо кашляющий агрегат потрюхал по сельским дорогам. Останавливался он буквально у каждого столба, и внутрь влезали деревенские жители с самым диковинным багажом. Кто-то вез инструменты, кто-то деревяшки, а потом появился дядька с огромным мотком колючей проволоки, но пассажиры не стали ругаться, а просто отодвинулись подальше от ржавых шипов. Вместе с людьми путешествовали и животные: собаки, куры, кошки, козы… Четвероногие вели себя мирно. Сначала возле меня стояла девочка, держащая на поводке лохматую дворнягу, через пару остановок возле нее появилась женщина с кошкой. Пушистый хвост перса качался перед самым носом двортерьера, кот, свесив голову, наблюдал за врагом, не издавая ни звука. Собачища нехорошим взглядом окинула мурлыку и отвернулась, тоже ничего не «сказав». Встретившись на воле, они бы мигом подрались, но в автобусе сохраняли нейтралитет, словно понимая: ехать надо всем, свары здесь ни к чему. Не вызвала ажиотажа и присоединившаяся чуть позднее к компании курица. К слову сказать, безмозглая птица не принялась суматошно кудахтать и размахивать крыльями. Нет, она нахохлилась и погрузилась в сон. Я оглядела мирно едущий триумвират. Может, животные вовсе не так глупы? Да большинство людей, встретив в транспорте своего злейшего врага, мигом бы затеяли выяснения отношений.
– Большие Козлы, – рявкнула кондуктор, – есть кто? Живей вылазьте, опаздываем, ну, давайте, чего телитесь!
Я протолкалась к двери и выскочила на дорогу. «ЛиАЗ» укатил прочь.