– Только что я разговаривал по зудильнику с комитетом магобразования на Лысой Горе. Вам всем пожелали удачно пройти тест и выразили надежду, что все сделают это с первого раза. А теперь, если вопросов нет, переходим сразу к ответам… Поклеп Поклепыч, будьте любезны, раздайте! – продолжал Сарданапал.
Завуч взял из рук академика тесты и, важно надув щеки, пошел между рядами. Листы казались чистыми. Опытный Шурасик знал, что вопросы проявятся позже, но кое у кого это вызвало тревогу.
– Ну-с, собирайтесь с мыслями! – сказал Сарданапал.
Он выставил на стол громоздкие песочные часы и хотел сесть, но тут в класс беззвучно вошел золотой сфинкс. Он посмотрел на академика и сразу удалился.
– Прошу меня простить! Я буду позднее! – произнес Сарданапал и быстро покинул кабинет.
Поклеп устремился было за ним, но, сделав несколько шагов, остановился и неохотно остался, вспомнив о тестах. Только взглянул на Зуби, ответившую ему пожатием плеч. Таня поймала красноречивый взгляд Ягуна. Да, сомнений не было. В Тибидохсе происходило что-то непонятное и тревожное.
Медузия подошла к столу и решительно перевернула песочные часы.
– Приступайте! У вас полтора часа. К моменту, когда упадет последняя песчинка, все тесты должны быть у меня на столе. Тот, кто задержится хотя бы на секунду, оставит свой тест себе на память, – сказала она.
Ее голос прозвучал спокойно, без угрозы. Она ставила в известность, не пугала, но никто не усомнился, что все так и будет. За последние две с половиной тысячи лет можно было насчитать не более пяти случаев, когда Медузия изменила ранее принятому решению.
Ванька прикоснулся к своему тесту перстнем. На листе разом проступили длинные столбцы вопросов и варианты ответов.
– Опс! Поехали! – сказал Ванька и заскользил взглядом по строчкам.
Вопросы были ошеломительной сложности. Склонный к образовательному садизму, Теофедулий избегал проторенных троп магии, углубляясь в такие закоулки, где мог заблудиться и маг уровня Сарданапала.
Вопросы были примерно такие:
Для подзарядки главной руны магического кольца от планеты Венера в день весеннего равноденствия нужно держать руку с кольцом:
А. С отклонением в семь градусов ниже линии взгляда, обращенного к Венере
В. С наклоном в шесть градусов выше линии взгляда
С. В любой родниковой воде, но строго ладонью вверх
D. Большой палец смотрит точно на Венеру, а мизинец на Марс
Е. В формалине отдельно от туловища
В первый миг Тане показалось, что она не знает совершенно ничего, и лишь через пять минут она убедилась, что кое-что все же помнит. Недаром в ней текла кровь Леопольда Гроттера, а на пальце у нее был перстень Феофила. Правда, особой помощи от деда не было. Пару вопросов он все же снисходительно подсказал, а затем заявил: «In solis tu mihi turba locis» [1] – и погрузился в созерцательное молчание, прерываемое лишь подозрительным причмокиванием, с которым старики возвращают языком на место отошедшую вставную челюсть.
Примерно на треть вопросов Таня ответила уверенно, на треть без особенной уверенности, а затем внимательно уставилась на Ягуна, мысленно вызывая его тем способом, который они обговорили заранее.
Поклеп и Медузия неторопливо прохаживались между рядами. Ваньке они напоминали надсмотрщиков на галерах, которые с таким же видом ходят вдоль скамей с прикованными гребцами. Зуби же, как главный кормчий, зорко наблюдала за всеми со своего стульчика.
Семь-Пень-Дыр, зеленый и едва живой, стоически обводил кружочком ответы. Перо то и дело выскальзывало, и Дыр долго, как слепой, нашаривал его негнущимися пальцами. Дух-многознайка вампирил его по полной программе.
У Кузи Тузикова разом вспыхнули все его бомбы. Вспыхнули странно, точно это были не листы бумаги, а по меньшей мере бочонки со смолой. Столб черного дыма поднялся к потолку. Великая Зуби покачала головой и указательным пальцем поправила очки.
Пользуясь облаком дыма как прикрытием, многие утратили бдительность и кинулись внаглую списывать. Однако сглазы Зуби разили и через облако. Таня услышала два визга и такое же количество писков.
Наконец дым надоел Поклепу, и он пробурчал заклинание:
– Дымос забодаллус смерчус врубонис!
По аудитории промчался ураган. Дым рассеялся. Поклеп огляделся. Все, кроме зеленого Дыра, сидели с такими честными лицами, что невозможно было угадать, кого разили в дыму запуки и сглазы Зуби.
– Хм… Кое-чему они все же научились. В этом году темное отделение выпускает неплохой курс. Насчет беленьких сомневаюсь… В истории Тибидохса бывали курсы и «посветлее», – тихо сказал он Медузии.
Доцент Горгонова кивнула и, что-то высмотрев, решительно направилась к внуку Ягге.
– Ягун! Немедленно убери со стола портрет своей бабушки!
– Почему? В тяжелую минуту испытаний, когда нагрузки на нервные клетки непомерно возрастают, разве не важно иметь перед глазами лицо родного человека? – запротестовал Ягун.
– Прекращай демагогию! Ты отлично знаешь, что портрет тебе подсказывает!
– Портрет? Мне? Мамочка моя бабуся, как вы могли такое подумать?
Медузия наклонилась над его столом. Ее волосы зашипели. Играющий комментатор быстро отодвинул портрет.
– Все-все! Вопросов больше не имею. Обожаю тонкие намеки! – сказал он торопливо.
Медузия перевела взгляд на портрет.
– Ягге! Тебе-то не стыдно? Мальчишка давно не ребенок! На этом теленке только бревна возить!
Ягге на портрете смутилась и запахнулась в шаль. Ягун же обиделся и полез с комментариями:
– Вашу позицию я понял, госпожа Горгонова. Бревна на мне возить не надо! Бревна – это лес, а партия зеленых учит, что зеленые насаждения надо охранять! Вот только вопросец: если партия зеленых охраняет лес, то какая партия, позвольте спросить, охраняет небо?
Медузия лениво царапнула его длинным ногтем по щеке. Рот у Ягуна перекосило. Он замычал, схватившись рукой за замороженные, одеревеневшие губы.
– Молчание – основа мудрости, – сказала доцент Горгонова и отошла.