Иван накрыл Тосю рядном. Биение крови вернулось к сердцу, а потом утихло. По окну зашелестел легкий огурцовый дождик. Стала наваливаться предательская дремота…
Близ гончарни стояло несколько человек. Дождь и темнота скрывали фигуры, можно было разглядеть лишь двух: Семеренкова и Климаря.
– Упрямый ты брехун, Панкратыч, – голос был странный, тонкий, словно бы исходивший их горлышка глиняной игрушки. – Климарь, сходи за младшей.
– Не надо, – сказал гончар. – Под печью, под печью сховал. Там! От переживания голову застило, был сам не свой, а теперь вспоминается!
– Иди, Климарь! Младшая ему напомнит.
Климарь помялся.
– Там той… лейтенант малахольный, може, на улице подстерегае.
Свистулька рассмеялась дробным гороховым смехом.
– Климарь пугается: такого не было. Сенька, иди, прикроешь, если чего!
Громоздкая фигура забойщика двинулась, неуверенно держась на мокром слое глины, которой был покрыт двор гончарни. За ним скользил тонкий и легкий силуэт Сеньки, блеснул металл его полуавтомата.
Она спала, свернувшись клубком на одеяле. Не выпускала его руки.
Иван, склонясь, сидел рядом. Он был одет, готов к любой неожиданности, но он… спал. Иногда вздрагивал. Кот лежал у бедра Тоси, растянувшись, и тихо мурлыкал. Дом, тепло, женщина, кошка, собака, запах хлеба… Все это втягивало в сон, как в прорубь. За окном постукивал дождь.
Климарь, с виду тяжелый и неуклюжий, мягко проскользнул во двор Семеренковых. Капли поблескивали на плечах, на рукоятках ножей за голенищем. Сенька остался у калитки, спрятавшись за высокие мальвы.
Забойщик достал раскладной ключ для деревенского запора-рубеля. Более сложных замков здесь не знали. Беззвучно вставил ключ в отверстие двери. Продвинул. Из выреза в конце ключа выпала, болтаясь на оси, бородка – железная пластинка, попала меж зубцами задвижки. Климарь тихо повернул ключ. Задвижка сдвинулась на один зубец. Потом, так же беззвучно, забойщик потянул ключ на себя, бородка спряталась, а потом упала на второй зубец. Соскользнула в углубление. Задвижка сделала еще шажок, уже ближе к краю скобы. В доме было тихо.
Иван спал. Кот застриг ушами, ловя посторонний звук, но это была не мышь, и можно было спать дальше.
Однако Буркан насторожился. Вскочил, прислушался, пробежал в сени. Принюхался и не залаял, а постучал слегка хвостом – по стенам, по лавкам с ведрами. Буркан был незлобив. Удары сапога уже забылись, но помнился первый кусок хлеба, когда он, потеряв дом, пришел в Лес.
Посторонние звуки на миг пробудили Ивана. Он приоткрыл глаза, но закрыл снова: не хотел уходить из сонного теплого мира. Пес заскулил. Хвост заработал, как молоток. Звякнула дужка ведра. И это подействовало на Ивана сильнее, чем лай. Буркан учуял своего. Хозяина!
Иван осторожно снял со своей руки ладонь Тоси и сел. Услышал легкий стук задвижки, проскочившей еще один зубчик. Лейтенант окончательно проснулся. Тихо встал на ноги.
Тося приподняла голову.
– Все хорошо, – прошептал он и накрыл ее одеялом с головой. – Не пугайся. Будет громко.
Беззвучно, на носках, сделал два шага, подхватил пулемет. Накинул ремень на плечо. Пальцы охватили шейку приклада и прижали предохранитель. Указательный палец тихо лег на спусковой крючок. Пламегаситель «дегтяря» уставился на дверь.
Еще раз легонько щелкнула задвижка, переходя к последнему зубцу и выходя из скобы. Дверь стала медленно, очень медленно открываться. Послышалось дыхание крупного, отягощенного своим телом человека…
Пес тявкнул радостно и подскочил приласкаться. Взвизгнул от толчка сапога. Массивная фигура возникла в проеме двери. Иван выжидал, прижавшись к стене. Слабый свет от залитого дождем окна не касался его.
Климарь чуял что-то неладное. События последних дней делали его неуверенным. Он застыл. Потом пробасил тихо, ощупывая голосом все углы:
– Антонина! Не бойсь, собирайся. Пошли к батьке. Он тебя звал.
Звериное чутье продолжало подсказывать Климарю, что в хате все не так, как было раньше. Он нагнулся к голенищу. Блеснуло лезвие длинного ножа. Климарь сделал шаг вперед, присматриваясь. Вытер пот со лба.
Еще шаг… Дыхание стало сильным и хриплым. Он боялся!
В последнюю секунду Климарь понял, что кто-то стоит у стены, и это не Антонина. Он рванулся вперед со стремительностью, которая не раз выручала его.
Короткая очередь прозвучала оглушающе, пламегаситель осветился и окутался дымком. Климарь, с бульканьем и клекотом, осел на полу, как пролившаяся из дежки квашня. Нож проскреб половицу и замер.
По доскам пола покатились, стукаясь друг о друга со звоном, гильзы. Глаза кошки блеснули из-под кровати. Привычный к стрельбе Буркан лег на пол, ожидая команды.
– Сейчас, – сказал Иван Тосе. – Сейчас. Лежи. Не зажигай огня…
Иван с трудом отволок убитого во двор, бросил у крыльца. Буркан шел следом. Обнюхал Климаря, коротко взвыл, но отошел и уселся у ног нового хозяина. Прокричал петух, возвещая близкий рассвет. Приступ застал Ивана во дворе. Он согнулся, давясь.
Из-за дождя пес не учуял Сеньку на расстоянии двадцати шагов. Парень стоял за мальвами и хорошо различал фигуру лейтенанта на фоне беленой стены. Он мог поднять ствол карабина и выстрелить прицельно. Горелый бы особо отметил его, и если сегодня удалось бы найти деньги, то его ждал бы целый сидор с купюрами, а где купить хорошую ксиву и прочие нужные бумаги, Сенька знал. Прощай, дезертирство, здравствуй, мирная тихая жизнь!
Но Сенька тихо простоял за мальвами. И, как только лейтенант исчез в хате, он, нарочито раскровянив лицо о заборный кол, огородами, путаясь в гарбузных стеблях, побежал к гончарне.
Внутри гончарни в этот ночной час продолжали хозяйничать несколько человек. Замерли: где-то коротко, приглушенно взвыл пулемет.
Карбидный фонарь висел на стене, заливая помещение неестественным голубоватым светом. Люди, их оружие, гончарные станки, тележки с посудой, все превратилось в черные тени.
– Дрозд, Степаха, Юрась! – скомандовал свистулечный голос. – До Климаря! Разберитесь. – Добавил нарочито небрежно: – Шось там не так.
Три тени исчезли. На гончарне оставались еще трое, не считая гончара.
– Так под этой печью? – спросил странный голос.
– Вроде. Точно не упомню.
Это был голос Семеренкова.
– Скоро «упомнишь»! А мы пошарим под первой печью. Давай, Гедзь.
Старинные «лежачие» печи для обжига выделялись своими конусами.
Один из тройки, Гедзь, достал из вещмешка килограммовую толовую шашку. Вставил в отверстие детонатор, а в детонатор конец бикфордова шнура. Подлез в поддувало, выломал кирпич, вставил взрывчатку. Выпрямился, разматывая бикфордов шнур. Обрезал ножом.